– Мне, – сказал Бэндер, – нравилось говорить с вами и наблюдать вашу… э… странность. Это было уникальное переживание, которым я наслаждался, но я не могу упомянуть о нем в дневнике или увековечить в фильме.
– Почему?
– Мои разговоры с вами, выслушивание вас, привод вас в особняк, а затем в комнаты смерти – все это постыдные поступки.
– Но мы не соляриане. Мы значим для вас так же мало, как эти роботы, разве не так?
– Это может оправдать меня перед собой, но не перед другими.
– Что вас заботит? Вы абсолютно свободны делать то, что хотите, верно?
– Даже для нас свобода не является абсолютной. Если бы я был ЕДИНСТВЕННЫМ солярианином на планете, то мог бы абсолютно свободно совершать даже постыдные поступки. Но на планете есть и другие соляриане, и потому идеальная свобода, хоть и приближена, но еще не достигнута. На планете живут двенадцать сотен соляриан, которые будут презирать меня, если узнают, что я сделал.
– Им вовсе незачем знать это.
– Верно. Я понял это, как только вы прибыли, и знал все время, что развлекал себя вами: другие не должны узнать ничего.
– Если вы боитесь осложнений из-за наших визитов в другие поместья в поисках информации о Земле, мы, конечно, не будем упоминать, что первым посетили вас. Это совершенно естественно.
Бэндер покачал головой.
– Я сам позабочусь об этом. Сам я, разумеется, не скажу ничего. Мои роботы не скажут ничего и даже получат приказ забыть обо всем. Ваш корабль будет убран под землю и изучен для получения информации, которую можно использовать…
– Подождите, – сказал Тревиз, – сколько по-вашему, мы можем ждать здесь, пока вы будете изучать корабль? Это невозможно.
– Все возможно, и вам ничего не нужно говорить. Мне очень жаль. Я хотел бы говорить с вами и дальше и обсудить много других вопросов, но это становится все более опасным.
– Это не так, – выразительно сказал Тревиз.
– Это так, маленький получеловек. Сожалею, но пришло время, когда я должен сделать то, что мои предки сделали бы немедленно. Я должен убить вас. Всех троих.
XII. К поверхности
Повернув голову, Тревиз взглянул на Блисс. Ее лицо ничего не выражало, но глаза смотрели на Бэндера с таким напряжением, что казалось, она не видит ничего больше.
Пилорат широко раскрыл глаза, не веря услышанному.
Тревиз, не зная, что Блисс будет – или может – делать, старался прогнать всепоглощающее чувство неудачи (не столько мысли о самой смерти, сколько о смерти без знания о нахождении Земли, без знания, почему он выбрал Гею как будущее человечества). Нужно было выиграть время.
Он заговорил, стараясь, чтобы голос его звучал ровно, а слова были ясны и понятны.
– Вы проявили себя вежливым и мягким солярианином, Бэндер. Вы не разгневались на нас за вторжение в ваш мир, а вместо этого показали свое поместье и особняк и ответили на наши вопросы. Для вашего характера больше подходит позволить нам сейчас уйти. Никому нет нужды знать, что мы были в этом мире, и мы не будем возвращаться. Мы прибыли, ничего не зная, просто в поисках информации.
– Все, что вы говорили, истинно, – легко сказал Бэндер, – и все-таки я должен забрать ваши жизни. Вы потеряли их как только вошли в атмосферу. Я мог – и должен был – убить вас немедленно, как только увидел. Затем нужно было приказать специальному роботу анатомировать вас для получения информации о колонистах, которая может пригодиться нам.
Этого я не сделал, потакая своей беспечной натуре – но теперь все. Больше я не могу этого делать. Фактически я уже подверг Солярию опасности и если сейчас, по некоторой слабости позволю себе разрешить вам уйти, другие, подобные вам, пойдут по вашим следам, как бы вы ни обещали, что этого не будет.
Однако, я кое-что сделаю для вас. Ваша смерть будет безболезненной. Я просто слегка нагрею ваши мозги и приведу их в состояние бездействия. Вы не почувствуете боли. Жизнь просто прекратится. Потом, когда анатомирование и изучение закончится, я превращу вас в пепел и все кончится.
– Если мы должны умереть, – сказал Тревиз, – я не возражаю против быстрой и безболезненной смерти, но почему мы, никого не оскорбившие, должны умирать?
– Ваше прибытие было оскорблением.
– Это нонсенс, ведь мы не знали, что это оскорбление.
– Каждое общество само определяет, что является оскорблением. Для вас это может казаться нереальным и произвольным, но для нас это не так. Это наш мир, на котором мы имеем полное право говорить, что в этом и том вы вели себя неверно и заслуживаете смерти.
Бэндер улыбнулся, как будто ведя беседу, и продолжал:
– У вас нет никакого права жаловаться. Вы пришли с бластером, который использует микроволновой луч, несущий убийственное тепло. Это именно то, что я собираюсь сделать, но наверняка более грубое и болезненное. Вы не колеблясь использовали бы его сейчас против меня, если бы я не выпустил из него всю энергию и был бы настолько глуп, чтобы предоставить вам возможность вынуть его из кобуры.
Тревиз заговорил с отчаянием, боясь даже глянуть лишний раз на Блисс, чтобы не привлечь к ней внимание Бэндера:
– Я прошу вас из милосердия не делать этого.
Снова помрачнев, Бэндер сказал:
– В первую очередь я должен быть милосерден к своему миру, а для этого вы должны умереть.
Он поднял руку, и темнота опустилась на Тревиза. На мгновение Тревизу показалось, что темнота душит его, и он подумал: «Это смерть».
Тут же послышался шепот, как будто его мысли породили эхо: – Это смерть? – Это был голос Пилората.
Тревиз тоже попытался шептать и обнаружил, что может делать это.
– Зачем спрашивать? – сказал он с чувством огромного облегчения. – Уже то, что вы можете задавать вопросы, показывает, что это не смерть.
– Но есть древние легенды, в которых упоминается жизнь после смерти.
– Ерунда, – буркнул Тревиз. – А где Блисс? Вы здесь, Блисс?
Ответа не было.
И снова Пилорат откликнулся эхом.
– Блисс? Блисс? Что случилось, Голан?
– Должно быть, Бэндер умер. В этом случае он не может снабжать энергией поместье, и свет погас.
– Но как могло… Вы хотите сказать, это сделала Блисс?
– Думаю, да. Надеюсь, что при этом она ничего себе не повредила. – Опустившись на колени, он пополз в полной темноте.
Наконец, рука его наткнулась на что-то теплое и мягкое. Он провел по нему и узнал ногу, явно слишком маленькую для Бэндера.
– Блисс?
Нога дернулась, заставив Тревиза отпустить ее.
– Блисс? – повторил он. – Скажите что-нибудь!
