попросили спеть – с подобной просьбой к ней с почтительнейшим видом обратился мистер Мамфри. Но знаменитая певица изящным движением приставила указательный палец к подбородку и на мгновение, как бы в задумчивости, закрыла глаза. Потом покачала головой и промолвила:
– Нет, не сегодня.
Получив отказ, мистер Мамфри достал свою виолончель, а миссис Уэссел принялась аккомпанировать ему на лютне. Сабрина вскоре узнала вещицу, которую они исполняли, – это была одна из прелестнейших миниатюр Баха. Однако никто из сидевших в гостиной не счел долгом молча слушать музыку – все продолжали беседовать. Через некоторое время Мэри с мужем, а также мистер Уиндем и синьора Ликари решили сыграть в карты. Сабрина же в карты не играла, поэтому решила опять уединиться в библиотеке – общество мисс Эджворт она предпочитала любому другому.
Уютно устроившись в кресле, девушка раскрыла роман на заложенной странице. Прочитав несколько страниц, она вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Приподняв голову, вздрогнула от неожиданности. Прямо напротив нее, за письменным столом, сидел граф с гусиным пером в руке, а перед ним лежали листки писчей бумаги.
Роуден действительно смотрел на нее, но казалось, он ее не замечал, во всяком случае, не обращал на нее ни малейшего внимания и, по-видимому, думал о чем-то своем.
Сабрина опустила голову и снова принялась за чтение. Но едва лишь дочитала до конца страницу, как опять почувствовала на себе взгляд графа.
Собравшись с духом, девушка вновь подняла голову, и тут их взгляды встретились. Граф по-прежнему держал в руке перо и смотрел прямо на нее. Но видел ли он ее? На этот вопрос Сабрина не могла бы ответить. Но она опять поразилась, его удивительным синим глазам…
Сделав над собой усилие, Сабрина вежливо улыбнулась, но граф нисколько не изменился.
– Простите, вы пишете… стихи? – робко спросила девушка.
Тут Роуден вдруг заморгал и едва заметно нахмурился; казалось, он не понимал, о чем его спрашивают. Но возможно, он просто выражал, таким образом, свое изумление, – мол, как она посмела задать ему такой праздный вопрос? Не исключено, что точно так же он смотрел бы на кошку, если бы та вдруг спросила, не пишет ли он стихи.
– Да, конечно… – пробормотал, наконец, Роуден. – Пытаюсь кое-что сочинить. Точнее, пытаюсь подобрать рифму к слову «грех».
«Какие глупости! – возмутилась Сабрина. Она даже покраснела от негодования. – Похоже, он просто надо мной смеется!»
А Роуден уставился в лист бумаги, и по его губам скользнула ехидная улыбка. Дьявол, а не человек!
– В таком случае вы не поэт, – не выдержав, заявила девушка.
Роуден взглянул на нее с удивлением:
– Почему же?
– Ну… если бы вы искали рифму к слову «лимон», я бы вам еще поверила. Но к слову «грех» сколько угодно рифм. Например, мне кажется, что вы просто пытаетесь… – Сабрина вовремя умолкла, чтобы не оскорбить графа.
А он вдруг рассмеялся и проговорил:
– При слове «грех» вы, наверное, подумали обо мне, не так ли? Ведь я же, по вашему мнению, закоренелый грешник… А что касается «лимона», то я в другой раз подумаю над рифмой к этому слову. Постараюсь подобрать, обещаю.
Граф опять склонился над столом, и казалось, что он совершенно забыл о ней. И тут Сабрина вдруг подумала: «О Господи; ведь мы вместе с Джеффри рассчитывали получить от него денежные средства для нашего путешествия в дальние страны». Надо было как-то исправлять положение, и Сабрина, сделав глубокий вдох, проговорила:
– Милорд, наверное, вам доставляет огромное удовольствие сочинять стихи?
Он приподнял голову и нахмурился; казалось, ему ужасно надоели вопросы.
– Я бы не сказал, что удовольствие… облегчает боль, – ответил он и тут же опустил глаза.
Сабрина уставилась на него в недоумении, а потом вдруг опять рассердилась. Конечно, он не обязан был ей угождать, но мог бы обращаться с гостями не столь пренебрежительно. Дома, в Тинбюри Сабрина привыкла к мужскому вниманию, поэтому подчеркнутое равнодушие графа очень ее задевало.
– Облегчает боль? – переспросила она с усмешкой. – Ах, как драматично!
– Вы что-то сказали, мисс Фэрли? Она сделала вид, что не расслышала. – Мисс Фэрли, пожалуйста, объяснитесь. Скажите, вы читали что-нибудь из моих стихов?
– Нет-нет! – поспешно ответила она и тут же потупилась.
– Значит, не читали? Что ж, очень хорошо. Скорее всего, вы бы там не все поняли. И от этого, наверное, пришли бы в смущение. – Роуден отвернулся и начал водить пером по бумаге.
«Какое высокомерие!» – возмутилась Сабрина.
– Между прочим, я неплохо знаю английский, милорд, – заметила она, не скрывая раздражения.
– Охотно верю, но страсть говорит на другом языке, – обронил Роуден, не отрываясь от листа бумаги.
Она находилась в обществе графа всего лишь один день, – а он уже ужасно ее раздражал. Конечно, ей не следовало бы принимать его слова так близко к сердцу и вообще не следовало бы так реагировать, но она ничего не могла с собой поделать.
– Я бы с удовольствием внимала вам и дальше, лорд Роуден, но, к сожалению, я сейчас читаю, – проговорила Сабрина, смерив графа выразительным взглядом.
Он поднял голову и посмотрел на нее пристально. Потом улыбнулся и проговорил:
– Что ж, если не читали, то с этим ничего не поделаешь. И мне остается только сожалеть, дорогая мисс Фэрли.
Сабрина молчала, и граф продолжал:
– Но, знаете ли, мисс Фэрли, поскольку мы с вами просто дружески болтаем и поскольку вы только что заверили меня, что неплохо владеете английским, то я хотел бы вас попросить о небольшом одолжении… Не могли бы вы помочь мне закончить стихотворение?
Невероятно, но в его голосе слышалась смиренная просьба, без всякой издевки. И почему бы в таком случае не оказать помощь ближнему?
– Я не очень искусна в поэзии, лорд Роуден, но с удовольствием сделаю все, что в моих силах, – ответила Сабрина.
– Так вот, мисс Фэрли, я пишу поэму об обольщении, – проговорил граф таким будничным тоном, как будто писал стихи… о ложках или вилках.
– Милорд, но ведь вы уже написали книгу об обольщении, – сказала Сабрина и тут же густо покраснела, сообразив, что выдала себя, то есть призналась в том, что все-таки знакома со скандальной книгой Роудена.
Граф же улыбнулся и проговорил:
– О, мисс Фэрли, обольщение – необъятная и неисчерпаемая тема. Поверьте, я еще многое могу об этом написать.
Сабрину в последнее время все чаще интересовали подобные темы, но не признаваться же в этом…
– Милорд, вы хотите сказать… Вы полагаете, что обольщение означает… – Она в смущении умолкла.
– Итак, мисс Фэрли, вы считаете, что об этом писать неприлично, не так ли? – Роуден пристально взглянул на нее. – Но я в отличие от вас полагаю, что все женщины в глубине души желают этого. То есть все они хотят, чтобы их обольщали и соблазняли.
– Нет-нет, – возразила Сабрина. – Этого хотят только слабые духом, а другие, которым больше повезло, совершенно не думают о подобных, вещах.
Граф внимательно посмотрел на нее, затем с задумчивым видом проговорил:
– То есть вы хотите сказать, что вас невозможно соблазнить, не так ли? Невозможно, потому что вы сильны духом? Неужели вы думаете, что способны устоять перед искушением?
– Разумеется, милорд. Полагаю, что все могут устоять. Ведь люди не животные.
Граф довольно долго молчал, потом вдруг спросил:
– А вы ведь родом из провинции, верно?
– Да, конечно. Наш Тинбюри. – провинциальный городок, и он нисколько не похож на Лондон. – Сабрина чуть было не оговорилась: вместо «Лондон» она едва не сказала «Вавилон».
– Что ж, очень хорошо. Но вам, как провинциалке, наверное, не раз доводилось видеть, каким образом животные приспосабливаются к окружающим условиям, – с глубокомысленым видом рассуждал Роуден. – Например, зимой у них отрастает густая шерсть, не так ли?
– Да, конечно, – согласилась Сабрина. – А нынешней зимой у животных шерсть даже гуще, чем обычно. Да и белки собрали гораздо больше орехов, чем всегда. По всей видимости, зима будет долгой и суровой.
Граф с улыбкой закивал:
– Да-да, замечательно, мисс Фэрли. И тогда… позвольте задать вам один вопрос. – Он пристально посмотрел ей в глаза и, понизив голос, проговорил: – Как вы полагаете… почему женская кожа такая нежная, такая соблазнительная? Может, женщины созданы специально для того, чтобы их ласкать?
Последнее слово граф почти произнес шепотом, и от его шепота у Сабрины мурашки по спине пробежали, а сердце замерло в груди. Завороженная взглядом его синих глаз, она не могла произнести ни слова, а он между тем продолжал:
– Если нам не доставляет никакого удовольствия прикасаться к собственному телу, то почему же мы с таким наслаждением позволяем другим нас ласкать?
Граф умолк и посмотрел на нее вопросительно. Но Сабрина, завороженная его словами, не могла произнести ни слова; ей казалось, что он своим голосом прикасался к ней, словно ласкал, и она с изумлением прислушивалась к собственному дыханию, ставшему вдруг таким прерывистым, как будто она очень долго бежала и никак не могла отдышаться. «Ах, конечно же, все дело в его словах», – промелькнуло у Сабрины. И действительно, когда граф говорил, перед ней словно возникли какие-то смутные видения, от которых она никак не могла избавиться, возможно, потому что видения эти были необыкновенно соблазнительные…
– Вот видите, мисс Фэрли. Получается, что мы не слишком далеко ушли от животных, – заключил граф и тут же отвернулся. Перо в его руке опять забегало по бумаге, как будто их
