подходил, поскольку мы стремились сделать его настолько человекоподобным, насколько возможно.
– Для того, чтобы он мог совершать половой акт?
– Нет. Об этом мы не думали. Мы решали абстрактную задачу создания абсолютно человекоподобного робота – покойный доктор Сартон и я.
– Но такие человекоподобные роботы идеальны для секса, не так ли?
– Полагаю, что так, и теперь, когда я позволил себе задуматься над этим, то Глэдия вполне могла использовать Джендера таким образом. И я признаю, что такая мысль, возможно, пряталась в моем подсознании с самого начала. Если это правда, надеюсь, она получала радость. В таком случае то, что я одолжил ей его, было истинно добрым делом.
– А что, если это доброе дело привело к последствиям, которых вы не учли?
– В каком смысле?
– Что вы скажете, если узнаете, что Глэдия и Джендер были женой и мужем?
Рука Фастольфа судорожно сжала безделушку, а потом уронила ее.
– Что? Какая нелепость! Это юридически невозможно. Дети исключаются, и, значит, просить разрешения бессмысленно. А без этого брак не заключают.
– Юридическая сторона тут роли не играет, доктор Фастольф. Не забывайте, что Глэдия – солярианка и взгляды у нее не аврорианские. Ситуация сугубо эмоциональная. Глэдия сама сказала мне, что считала Джендера своим мужем. Мне кажется, теперь она считает себя его вдовой и еще раз перенесла сильнейшую сексуальную травму. Если вы хоть в чем-то сознательно способствовали…
– Клянусь всеми звездами! – воскликнул Фастольф с внезапным гневом. – Я тут ни при чем. О чем бы я ни думал, мне в голову не приходило, что Глэдия вообразит себя замужем за роботом. Ни один аврорианец не способен вообразить подобное.
Бейли кивнул и поднял ладонь.
– Я вам верю. Не думаю, что вы настолько актер, что способны заморочить меня притворной искренностью. Но я должен был убедиться. В конце концов…
– Нет! Или, по-вашему, я мог предвидеть такую ситуацию? И сознательно устроил это омерзительное вдовство ради какой-то цели? Никогда! Это немыслимо, и я не мог этого измыслить. Мистер Бейли, в чем бы ни заключались мои намерения, когда я отправил Джендера в ее дом, они были самыми лучшими. И подобное в них не входило. Ссылка на хорошие намерения, разумеется, плохая защита, но другой у меня нет.
– Доктор Фастольф, не будем больше упоминать про это, – сказал Бейли. – Зато у меня, возможно, есть разгадка тайны.
Фастольф тяжело вздохнул и откинулся в кресле.
– Вы прозрачно намекнули на это, когда вернулись от Глэдии. – Он посмотрел на Бейли почти с яростью. – Почему вы сразу же не сказали? Неужели нельзя было обойтись без всего… этого.
– Простите, доктор Фастольф, но без всего… этого, мне нечего было бы сказать.
– Ну хорошо. Говорите же!
– Сейчас. Джендер оказался в положении, которого вы, величайший робопсихолог-теоретик во всем этом мире, по вашим же словам, не предвидели. Он давал Глэдии такую радость, что она глубоко его полюбила и считала своим мужем. Что, если выяснится, что, давая Глэдии эту радость, он тем самым причинял ей вред?
– Я не вполне улавливаю смысл ваших слов.
– Послушайте, доктор Фастольф, она старательно это скрывала. А, насколько я понял, на Авроре то, что связано с сексом, никто особенно не прячет.
– По тривидению мы это не передаем, – сухо сказал Фастольф, – но скрываем не больше, чем все другие чисто личные дела. Обычно нам известен самый последний партнер, а если речь идет о друзьях, мы часто знаем, как хорош, как увлечен – или прямо наоборот – тот или другой партнер, а также оба. Это одна из тем дружеской болтовни.
– Да, но вы ничего не знали о связи Глэдии с Джендером.
– Подозревал…
– Это другое. Она вам ничего не говорила. Вы не видели никаких свидетельств. Ни один робот ничего не сообщил. Она хранила это в тайне даже от вас, своего лучшего друга на Авроре. Из чего следует, что ее роботам была дана строгая инструкция ничего о Джендере не говорить, а сам Джендер, несомненно, получил самые обстоятельные инструкции все скрывать.
– Полагаю, что такое заключение вполне логично.
– Но почему она так поступила, доктор Фастольф?
– Солярианское чурание секса?
– Иными словами, она стыдилась?
– Для этого причин у нее не было, хотя, бесспорно, идея считать Джендера мужем сделала бы из нее посмешище.
– Этот момент она могла бы скрыть очень легко, не пряча остального. Предположим, ей как солярианке было стыдно.
– Ну и?
– Стыдиться никто не любит, и она могла винить в этом Джендера – с той нелогичностью, с какой люди всегда стараются возложить на других ответственность за то, в чем, несомненно, виноваты сами.
