Небо почти везде было белым, а точнее – сероватым. Дул легкий ветер, и было очень прохладно, как успел заметить Бейли, пока они шли к машине.
– Партнер Элайдж, – сказал Дэниел. – Я внимательно слушал ваш разговор с доктором Василией. Мне не хотелось бы осуждать то, что говорила доктор Василия, но я обязан сказать вам, что, по моим наблюдениям, доктор Фастольф очень обязательный и добрый человек. Насколько известно мне, он никогда не бывал намеренно жесток и никогда, насколько я могу судить, не приносил благополучие другого человека в жертву своему любопытству.
Бейли посмотрел на лицо Дэниела: каким-то образом оно убеждало в его глубокой искренности, и спросил:
– А ты мог бы сказать что-нибудь в ущерб доктору Фастольфу, будь он действительно жестоким и безжалостным?
– Я мог бы промолчать.
– Но промолчал бы?
– Если бы, солгав, я причинил вред правдивой мисс Василии, бросив тень на ее правдивость, и если, промолчав, я причинил бы вред доктору Фастольфу, придав вес правдивым обвинениям против него, и если бы, на мой взгляд, оба эти вреда были примерно равны по силе, тогда я должен был бы промолчать. Вред через действие, как правило, превалирует над вредом от пассивности. Если, конечно, все остальные условия примерно равны.
– В таком случае, – сказал Бейли, – хотя Первый Закон утверждает: «Робот не может причинить вреда человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред», два слагаемых закона не равны? Ты говоришь, что вред от действия больше вреда от бездействия?
– Слова Закона лишь примерно соответствуют постоянным колебаниям позитронно-мотивационной силы в связях мозга робота. Партнер Элайдж, моих знаний недостаточно, чтобы выразить это математически, но мои побуждения мне известны.
– И они всегда подталкивают тебя предпочесть неделание деланью, если вред от того и от другого примерно одинаков?
– В целом – да. И всегда предпочитать правду неправде, если вред от них одинаков. То есть в целом.
– В данном случае, раз ты опровергаешь доктора Василию и тем причиняешь ей вред, сделать это ты можешь только потому, что, говоря правду, смягчаешь действие Первого Закона?
– Именно так, партнер Элайдж.
– Тем не менее ты бы сказал то же самое, и будь это ложью, если бы доктор Фастольф с достаточной силой проинструктировал тебя солгать таким образом в случае необходимости, не сообщая, что ты получил эти инструкции.
После паузы Дэниел ответил:
– Именно так, партнер Элайдж.
– Запутанный клубок, Дэниел. Но ты по-прежнему веришь, что доктор Фастольф не убивал Джендера Пэнелла?
– Мой опыт общения с ним, партнер Элайдж, убеждает меня, что он правдив и что он не причинил бы вреда другу Джендеру.
– Однако доктор Фастольф сам изложил вескую причину, по которой он мог так поступить, а доктор Василия назвала другую, не менее вескую и даже более непростительную, чем первая. – Бейли немного подумал. – Если любая из них станет достоянием гласности, в виновность доктора Фастольфа поверят все.
Внезапно Бейли обернулся к Жискару:
– А ты, Жискар? Ты знаешь доктора Фастольфа дольше, чем Дэниел. Ты согласен, что доктор Фастольф не мог сделать этого, не мог уничтожить Джендера, так как это не соответствует его характеру, насколько он тебе известен?
– Да, сэр.
Бейли неуверенно посмотрел на лицо робота. Более примитивен по сравнению с Дэниелом. Насколько можно доверять ему как второму свидетелю? Не будет ли он следовать Дэниелу, какое бы направление тот ни избрал?
– Ты ведь знал доктора Василию, верно? – спросил Бейли затем.
– Я знал ее очень хорошо, – ответил Жискар.
– И она тебе нравилась, насколько я понимаю?
– Много лет я присматривал за ней, и эта обязанность не доставляла мне никаких трудностей.
– Хотя она тебя перепрограммировала?
– Она была очень умелой.
– Стала бы она лгать о своем отце, то есть о докторе Фастольфе?
Жискар поколебался.
– Нет, сэр.
Значит, по-твоему, она говорит о нем правду?
– Не совсем, сэр. Я думаю, что она сама верит в то, что говорит правду.
– Но почему она верит, что страшные вещи, которые она о нем говорит, – правда, если на самом деле он такой, каким его сейчас мне описал Дэниел?
