шагнул вперед и теперь стоял так близко, что его горячее дыхание обжигало ее. — Твои родители рассказывали мне, какие безумные поступки совершал Тони. Они беспокоились о тебе и не хотели, чтобы ты выходила за него.
— Знаю. — Она выдернула руки и отвернулась, чтобы не видеть его обвиняющих глаз, не чувствовать жар его тела. — Все я знаю, знаю! Но я так решила!
— Потому что ты влюбилась в него. Потому что ты всегда добивалась всего, чего хотела. Поэтому ты бросила колледж и сбежала.
— Да, именно так все и произошло. — Она обхватила голову руками. — И я не жалею о том, что сделала, ни одной секунды не пожалела, ясно тебе, Мерфи?
— Я хорошо слышу, Фиби. Чем не пожертвуешь ради настоящей любви, правда? — Его рука легла ей на затылок. Осторожным, нежным движением, точно и сам не осознавая своих поступков, он принялся ласкать ей волосы, шею, смягчая убивающую ее головную боль. — Правда же, Фиби? Ведь он был твоей настоящей любовью, да?
— Я его любила, — ответила она, чувствуя только потребность оправдаться. — Конечно, любила.
— Неужели? — Его сильные пальцы сжали ей шею. — В самом деле?
Господи, помоги ей! Чувствовать его пальцы, теплоту его руки… Она не могла собрать разлетающиеся мысли.
— Он был отцом Берд, — беспомощно повторила она. — Я все ему прощаю за то, что он подарил мне Берд. И я сама виновата не меньше него.
— Понятно.
Фиби испугалась, что Мерфи понимает гораздо больше, чем ей этого хотелось бы, но было уже слишком поздно — сказанного не вернешь. Какая теперь разница, даже если Мерфи и догадается, насколько пустым оказался этот брак? Да и вообще, какое теперь значение имеют ее чувства к Тони! Оно не проходит, это горькое раздражение из-за того, что Тони оказался не способен выполнять роль отца, и злость на то, что он выбросил свою жизнь в пустоту. Этим чувствам тогда было не место в ее сердце, иначе они разрушили бы ее жизнь, заставляя бесконечно страдать в тишине долгих одиноких ночей. Нет, она простила его, освободилась от гнева и этим спасла себя!
А чувство вины? За то, что она его не любила. Да, это чувство еще было живо сейчас, разъедающее и коварное, как змея, притаившаяся в глубинах подсознания.
Сначала она была уверена, что любит Тони, и только потом, уже в своей замужней жизни поняла, что приняла за любовь гремучий коктейль желания и возбуждения. Отрезвление наступило довольно скоро.
Так за что же ей винить Тони? В конце концов, она не чувствовала к нему ничего, кроме странной смеси сострадания и радостного изумления перед его способностью вытворять всякие нелепости. В худшем случае он вызывал у нее раздражение, и не более.
Нет уж, похоже, она сама во всем виновата. Это она приняла влечение и детскую любовь за настоящее чувство. Это она оказалась дурой!
Фиби отступила назад, подальше от ласковых рук Мерфи. Почти одновременно он тоже сделал шаг назад и облокотился о перила крыльца. От его позы веяло странным напряжением.
— И ты решила вернуться в родные места? Ко мне, на Русалочий ручей?
— Да. Берд сказала истинную правду — нам больше некуда идти. Ты не можешь приютить нас, пока я не найду работу? Только на время, клянусь тебе.
Мерфи не был бы Мерфи, если бы тотчас набросился на лакомый кусочек, который она ему предложила. Нет, он не спешил, разглядывая ее из темноты, и как всегда, задал вопрос, которого Фиби меньше всего ожидала.
— Если ваш развод не был окончательно оформлен, разве тебе не положена страховка после смерти Тони? А какие-нибудь социальные пособия на Берд у тебя есть?
— Мерфи, пожалуйста, не говори об этом! — Она отвернулась. — Все это не имеет значения.
— А я полагаю, имеет. — Он протянул руку и дотронулся до ее плеча, как будто удерживая от побега. — Почему у тебя не осталось никаких денег, Фиби?
Она отпрянула от его руки и быстро подошла к двери, намереваясь уйти. Однако остатки гордости истаяли от отчаяния, Фиби всплеснула руками и снова повернулась к нему лицом.
— Хорошо, я тебе расскажу и это. У меня нет пособий, потому что Тони за все время так и не удосужился проработать где-либо достаточно долго. Десять тысяч, которые я получила от страховой компании, я истратила на его похороны и на выплату его долгов. Он всем был должен, и я обязана была расплатиться. У меня совсем ничего нет, потому что незадолго до этого я потеряла работу и проела выходное пособие, естественно, не подозревая, что все так получится, понимаешь? Теперь ты доволен?
— Бред какой-то. — Он так незаметно подошел к ней, что она почувствовала, что он рядом, только когда его теплая сильная ладонь легла ей на плечи. — У тебя один из твоих приступов головной боли, да?
— Не старайся быть добреньким, Мерфи. — Горло ей сжал мучительный спазм. — Сейчас я не смогу этого перенести.
— Полегче, малышка. — Его пальцы снова принялись осторожно массировать ей шею. — У меня сегодня такое настроение, хочется побыть немного добреньким. Теперь мой ход.
— Так ты позволишь нам остаться? — Она подняла лицо к темному небу, чувствуя, как немилосердный обруч, сжимавший голову и грудь, ослабевает. — Правда ведь позволишь?
— Конечно, оставайтесь. — Его руки беспомощно повисли вдоль тела. — А теперь иди спать, Фиби, завтра мы все обсудим. В ванной в шкафчике есть лекарство от головной боли — прими таблетку или даже две. Спокойной тебе ночи.
Прислонив голову к прохладному стеклу входной двери, Фиби произнесла:
— Я знаю, ты вовсе не хочешь, чтобы мы здесь оставались, Мерфи. Не хочешь, чтобы я была с тобой.
Он ничего не ответил. Фиби открыла дверь, вошла в дом и поднялась наверх по лестнице в комнату, где сладко спала Берд, засунув в рот большой палец. Завтра. Мерфи сказал, они все обсудят завтра. А Мерфи всегда держит свое слово. Всегда.
А до завтрашнего дня она, впервые на этой неделе, может спать, ни о чем не думая, ничего не опасаясь и не страшась. Спать — глубоко, без снов. По крайней мере, она так на это надеется.
Раскаленное солнце Флориды ворвалось в ее сон, в котором Мерфи уходил прочь от нее, отвернув лицо. И только его издевательский смех долетал до ее ушей. Увидев, что мать проснулась, Берд взгромоздилась ей на грудь и прижала носик к носу Фиби с ликующим воплем:
— Ну давай же, мама! Вставай! Нам пора идти.
Фиби со стоном отвернулась и, чтобы не видеть ни солнечных лучей, ни сияющего лица дочери, спрятала лицо в подушку.
— Ох, Берд, пожалуйста! Сегодня нам не надо никуда идти. Может, немного попозже, но сейчас оставь меня в покое.
— Но нам всегда надо было куда-то торопиться.
— А сегодня не надо. Потом я пойду искать работу, но не сию секунду, понятно? Мы немножечко побудем здесь.
— Ладно! — Берд подпрыгнула на груди у Фиби. — Мне понравилось спать на полу. Мне понравился дом Мерфи. И его двор тоже. Мне понравилось…
— Хорошо! — прервала ее Фиби, садясь. — Тебе все понравилось у Мерфи.
— А тебе, детка? Тебе тоже у меня все понравилось? — Фиби подняла голову. Мерфи стоял в дверном проеме с чашкой чарующе ароматного кофе в руках. — Мне это важно знать, потому что мне-то у тебя все понравилось.
Его немного насмешливый взгляд обволакивал невидимой паутиной ее полуобнаженное тело, едва прикрытое шелковой ночной рубашкой, и Фиби в смятении ощутила, что это возбуждает ее.
— Хочешь кофе? — продолжал он, как ни в чем не бывало. — Без кофеина.
