ответьте мне еще на один вопрос. Видите ли, мне необходимо точно знать границы моей заявки. Есть кто- нибудь, кто нравится вам так же, как я?
Но Дид крепко держала себя в руках.
— Это уж нечестно, — сказала она. — И если вы немного подумаете, то сами поймете, что вы делаете как раз то, от чего только что отрекались, — именно пилите меня. Я отказываюсь отвечать на дальнейшие вопросы. Поговорим о чем-нибудь другом. Как поживает Боб?
Полчаса спустя, возвращаясь под проливным дождем в Окленд по Телеграф-авеню, Харниш закурил и попытался отдать себе отчет: что же, собственно, произошло? Не так уж плохо, подытожил он, хотя многое ставило его в тупик. И прежде всего ее заявление, что чем больше она его узнает, тем больше он ей нравитсяя и тем меньше она хочет за него замуж. Просто головоломка какая-то!
Она отказала ему, но в ее отказе есть и хорошая сторона. Отвергая его любовь, она отвергла и его тридцать миллионов. Это не пустяк для стенографистки, которая живет на девяносто долларов в месяц и к тому же видела лучшие времена. За деньгами она не гонится, это ясно. Все женщины, которых он знавал, зарились на его миллионы и в придачу к ним готовы были взять и его. А ведь с тех пор, как она поступила к нему на службу, он удвоил свой капитал, нажил еще пятнадцать миллионов. И вот поди ж ты! Если у нее и было когда-нибудь желание стать его женой, то это желание убывало по мере того, как он богател.
— Черт! — пробормотал он. — А вдруг я сорву сотню миллионов на продаже земли, тогда она и говорить со мной не захочет.
Но шутками делу не поможешь. Она задала ему трудную задачу, сказав, что ей куда легче было бы выйти за Элама Харниша, только что явившегося с Клондайка, чем за теперешнего Элама Харниша. Выходит, опять надо стать похожим на того Время-не-ждет, который когда-то приехал с Севера попытать счастья в крупной игре. Но это невозможно. Нельзя повернуть время вспять. Одного желания тут мало, об этом и мечтать нечего. С таким же успехом он мог бы пожелать снова стать ребенком.
И еще одна мысль утешала его, когда он припоминал их разговор. Ему случалось слышать о стенографистках, которые отказывали своему хозяину, и все они немедля уходили с работы. Но Дид даже словом об этом не обмолвилась. Какие бы загадки она ни загадывала, бабьего жеманства за ней не водится. Головы не теряет. Но тут есть и его заслуга, — он тоже не терял голову. Он не навязывался ей в конторе. Правда, он дважды нарушил это правило, но только дважды, и больше этого не делал. Она знает, что ему можно доверять. Но все равно, большинство молодых девушек по глупости не остались бы на службе у человека, которого они отвергли. Дид не чета им. Когда он толком объяснил ей, почему хочет помочь ее брату, она тоже не стала ломаться и позволила ему отправить его в Германию.
— Ну и ну! — заключил он свои рассуждения, выходя из машины у подъезда гостиницы. — Жаль, что я раньше этого не знал, а то бы в первый же день, как она пришла на работу, предложил ей руку и сердце. Послушать ее — в самую точку бы попал. Я, видите ли, нравлюсь ей все больше и больше, и чем больше ей нравлюсь, тем меньше она хочет выходить за меня! Ну что вы на это скажете? Да она просто пошутила, вот и все.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Прошло несколько недель, и снова в дождливый воскресный день Харниш сделал предложение Дид. Как и в первый раз, он крепился до тех пор, пока тоска по ней не овладела им с такой силой, что он кинулся к красному автомобилю и помчался в Беркли. Он остановил машину за несколько кварталов и пешком пошел к ее крыльцу. Но Дид не было дома, о чем сообщила ему дочь хозяйки; подумав немного, она прибавила, что Дид пошла погулять в горы, и даже объяснила, где он скорее всего найдет ее.
Харниш последовал совету девушки и вскоре вышел на окраину, где начинались крутые горные склоны. Воздух был влажный, ветер усиливался, предвещая грозовой дождь. Харниш оглядел поросшее травой подножие горы, но Дид нигде не было видно. Справа от него, по краям и на дне небольшой лощины, густо росли эвкалипты; высокие стройные деревья раскачивались на ветру, громко шумела листва. Но и шум листвы, и скрип, и стоны гнущихся стволов покрывал низкий прерывистый звук, словно дрожала струна гигантской арфы.
Хорошо зная Дид, Харниш не сомневался, что найдет ее именно в этой эвкалиптовой роще, где так неистово бушевала буря. И он не ошибся. Он увидел ее сквозь деревья на открытом всем ветрам гребне противоположного склона.
Если манера Харниша предлагать руку и сердце и отличалась некоторым однообразием, все же ее никак нельзя было назвать банальной. Не искушенный в дипломатии и притворстве, он пошел напролом, не уступая в стремительности самому ветру.
— Я опять с тем же, — сразу начал он, не теряя времени на извинения и приветствия. — Я вас люблю, и я пришел за вами. Ничего вам не поможет, Дид: сдается мне, что я вам нравлюсь, и не просто нравлюсь, а побольше. Посмейте сказать, что нет! Ну, посмейте!
Дид молчала. Он все еще не выпускал ее — руки, которую она протянула ему; и вдруг она почувствовала, что он мягким, но решительным движением привлекает ее к себе. Невольно, на одно мгновение, она поддалась его порыву, потом резко отстранилась, но руки не отняла.
— Вы боитесь меня? — спросил он виновато.
— Нет. — Она грустно улыбнулась. — Не вас я боюсь, а себя.
— Вы мне не ответили, — сказал он, ободренный ее словами.
— Пожалуйста, не спрашивайте. Мы никогда не будем мужем и женой. Не надо об этом говорить.
— А я ручаюсь, что вы не угадали, — сказал он почти весело, ибо даже в самых смелых мечтах не мнил себя так близко к цели. Она любит его, это ясно; ей не противно, что он держит ее руку в своей, не противно, что он стоит так близко от нее.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, это невозможно. Не ручайтесь — проиграете.
Впервые у Харниша мелькнула страшная догадка: не в этом ли причина ее упорного сопротивления?
— Уж не состоите ли вы с кем-нибудь в тайном браке?
Такой неподдельный ужас прозвучал в его голосе и отразился на лице, что Дид не выдержала и расхохоталась весело и звонко, — казалось, ликующая птичья трель рассыпалась по лесу.
Харниш понял, что сказал глупость, и в досаде на самого себя решил лучше помолчать и заменить слова делом. Поэтому он стал вплотную к Дид, загораживая ее от ветра. Как раз в эту минуту ветер с такой силой налетел на них и так громко зашумел в верхушках деревьев, что оба подняли головы и прислушались. Листья целыми охапками посыпались на них; как только ветер пронесся, упали первые капли дождя. Харниш посмотрел на Дид, увидел ее лицо, растрепанные ветром волосы, и оттого, что она была так близко и от мучительно острого сознания, что он не в силах отказаться от нее, по телу его прошла дрожь, и дрожь эта передалась Дид, которую он все еще держал за руку. Она вдруг прижалась к нему и положила голову ему на грудь. Снова налетел порыв ветра, осыпая их листьями и брызгами дождя. Дид подняла голову и посмотрела ему в лицо.
— Знаете, — сказала она, — я ночью молилась о вас. Я молилась о том, чтобы вы разорились, чтоб вы все, все потеряли.
Харниш только глаза вытаращил, услышав такое неожиданное и загадочное признание.
— Хоть убей, не понимаю. Я всегда чувствую себя дураком, когда разговариваю с женщинами, но уж это — дальше ехать некуда! Как же можно, чтобы вы желали мне разориться, когда вы меня любите…
— Никогда я вам этого не говорила.
— Но вы не посмели сказать, что не любите. Так вот, посудите: вы меня любите, а сами желаете, чтобы я разорился дотла. Воля ваша, тут что-то не то. Это под стать другой вашей головоломке: мол, чем больше я вам нравлюсь, тем меньше вы хотите за меня замуж. Ну, что ж, придется вам объяснить мне, только и всего.
Он обнял ее и привлек к себе, и на этот раз она не противилась. Голова ее была опущена, он не видел ее лица, но ему показалось, что она плачет. Однако он уже знал цену молчанию и не торопил ее.
