— О, эти времена давно прошли. Верно, когда-то ее отдавали за эту цену, а иной раз, если покупатель попадался солидный, то и со всем скотом в придачу.
— А как тут насчет казенной земли? — осведомился Билл.
— Казенной тут нет и никогда не было. Все это раньше принадлежало мексиканцам. Мой дед купил тысячу шестьсот акров лучшей здешней земли за тысячу пятьсот долларов — пятьсот сразу, остальные в рассрочку на пять лет, без процентов. Но это было давно. Он пришел с Запада в сорок восьмом году, так как искал мягкий и здоровый климат.
— Что ж, места здесь хорошие, — согласился Билл.
— Да, конечно. Если бы он и отец удержали эту землю, она бы кормила их лучше всякого золотого прииска и мне бы не пришлось работать из-за куска хлеба. А вы чем занимаетесь?
— Я возчик.
— В оклендской забастовке участвовали?
— А как же! Я всю жизнь проработал в Окленде.
Тут оба пустились в рассуждения о профсоюзных делах и ходе забастовки, но Саксон не позволила им уклониться в сторону и снова вернулась к разговору о земле.
— Каким образом португальцы взвинтили цену на землю? — спросила она.
Парень с трудом оторвался от профсоюзных дел и некоторое время недоуменно смотрел на нее, пока, наконец, вопрос дошел до его сознания.
— Потому что они работают до седьмого пота. Они работают утром, днем, вечером, причем все выходят в поле — и женщины и дети. Потому что они из двадцати акров извлекают больше дохода, чем мы из ста шестидесяти. Посмотрите на старика Сильву, Антонио Сильву. Я помню его, когда сам еще вот такой был. У него денег на обед не хватало, когда он попал в наши края и снял в аренду землю у моих родных. А теперь у него двести пятьдесят тысяч долларов чистоганом, да и кредита наберется почитай что на миллион. Я уж не говорю про имущество всех остальных членов его семьи.
— И он добыл все это из земли, которая принадлежала вашей семье? — спросила Саксон.
Парень нехотя кивнул.
— Так почему же они сами не сделали этого? Монтер пожал плечами:
— Почем я знаю?
— Деньги ведь лежали в земле, — настаивала она.
— Черта с два они там лежали! — ответил он с раздражением. — Мы и не догадывались, что она может дать такие деньги. Полагаю, что деньги были в голове у португальцев: они знали больше нашего, вот и все.
Однако Саксон была так явно неудовлетворена его объяснением, что задетый за живое монтер сорвался с места.
— Пойдемте, я покажу вам, — сказал он, — я покажу вам, почему должен работать на других, хотя мог быть миллионером, если б мои родичи не оказались растяпами. Мы, природные американцы, всегда были растяпами! Растяпами с большой буквы!
Он провел их в сад — к дереву, которое с первой же минуты привлекло внимание Саксон. От ствола отходили четыре ветви; двумя футами выше ветви снова сходились, скрепленные друг с другом живой древесиной.
— Вы думаете, оно само так выросло? Его заставил так вырасти старик Сильва: он связал молодые побеги, пока дерево было молодым. Ловко, а? Вот видите! Это дерево не боится бури: естественные скрепы сильнее железных. Поглядите на ряды деревьев. Тут они все такие. Видите? И это только один из их фокусов. А у них этих выдумок — миллион!
Сами посудите: таким деревьям не нужны подпорки, когда ветви гнутся от плодов. А у нас бывали годы, когда к каждому дереву приставляли до пяти подпорок. Представьте себе десятки акров плодовых деревьев: для них понадобится несколько тысяч подпорок. Подпорки стоят денег, а какая возня их ставить и потом убирать! Естественные же скрепы не требуют никаких хлопот, они всегда на месте. Да, португальцы здорово нас обогнали! Идемте, я все покажу вам.
Билл с его городскими понятиями о нарушении границ чужих владений был смущен свободой, с какой они разгуливали по чужому участку.
— Не беда, лишь бы мы ничего не потоптали, — успокоил его монтер.
— А потом ведь это бывшая земля моего деда. Здесь все меня знают. Сорок лет назад старик Сильва приехал с Азорских островов. Годика два-три он пас овец в горах, затем появился у нас в Сан-Леандро. Эти пять акров — первая земля, которую он арендовал. С этого началось. Потом он брал в аренду участки уже по сотне и больше акров. А тут с Азорских островов к нему так и повалили всякие дяди, тетки, сестры — все они, как вам известно, там между собой в родстве, — и очень скоро Сан-Леандро превратился в португальский поселок.
Сильва купил эти пять акров у деда. Мой отец к тому времени совсем влез в долги, и Сильва стал покупать у него участки в сто и в сто шестьдесят акров. Да и родственники старика не зевали — Отец, сколько я его помню, всегда собирался быстро разбогатеть — и в конце концов не оставил своим наследникам ничего, кроме долгов. А старик Сильва не гнушался самым мелким дельцем, лишь бы оно обещало ему барыш. И все они такие. Видите там, за изгородью на дороге, конские бобы посажены до самой колеи. Мы бы с вами постыдились заниматься такой чепухой. А Сильва не постыдился! Потому-то он и построил дом в Сан-Леандро и разъезжает на автомобиле, который стоит четыре тысячи долларов. И все равно засадил луком даже площадку перед городским домом, до самого тротуара. Один этот клочок земли дает ему триста долларов в год. Он и прошлый год сторговал участок в десять акров, — я это случайно знаю, — с него взяли по тысяче за акр, а он и глазом не моргнул. Он знал, что не прогадает, — вот и все. Знал, что земля все ему вернет сторицей. В горах у него есть ранчо в пятьсот восемьдесят акров, оно досталось ему прямо даром; уверяю вас, я мог бы каждый день разъезжать на автомобиле только на то, что он выручает с этого ранчо, продавая лошадей всех пород — от тяжеловозов до рысаков.
— Но как? Как это ему удалось? — воскликнула Саксон.
— Умеет хозяйничать. Да и вся его семья работает. Никто из них не стыдится, засучив рукава, взяться за мотыгу, — будь то сын, дочь, невестка, старик, старуха, ребенок. У них считается, что если четырехлетний карапуз не способен пасти корову на проселочной дороге и доглядеть, чтобы она сыта была, то он не стоит той соли, которую съедает. Сильва и все его сородичи держат сотню акров под горохом, восемьдесят под помидорами, тридцать под спаржей, десять под ревенем, сорок под огурцами — да всего не перечтешь.
— Но как это им удалось? — допытывалась Саксон. — Мы тоже никогда не стыдились работы. Мы гнули спину всю свою жизнь. Я могу за пояс заткнуть любую португальскую девушку. И сколько раз так бывало на джутовой фабрике: у нас на ткацких станках работало очень много португальских девушек, и мне всегда удавалось соткать больше любой из них. Нет, тут дело не в работе… Так в чем?
Монтер смущенно посмотрел на нее.
— Я много раз спрашивал себя о том же. «Мы ведь гораздо лучше этих дохлых эмигрантов, — говорил я себе. — Мы пришли сюда первые, и эта земля принадлежала нам. Я могу дать сто очков вперед любому даго с Азорских островов. И я образованнее его. Так каким же образом, черт их дери, они взяли над нами верх, прибрали к рукам нашу землю, завели текущие счета в банках?» Я могу объяснить это только одним: нет у нас смекалки, котелок не варит! Нам чего-то не хватает. Во всяком случае, как фермеры мы провалились. Мы никогда серьезно на это не смотрели. Показать вам, как обрабатывают землю Сильва и его сородичи? Я вас затем и привел сюда. Поглядите на эту ферму. Один из его родственников только что приехал с Азорских островов и начал с этого клочка, причем вносит Сильве весьма приличную арендную плату. Очень скоро он осмотрится и купит себе участок у какого-нибудь захудалого фермера-американца.
Вот посмотрите, — хоть сейчас и не время, здесь главная работа летом, — у него не пропадает ни дюйма земли. Там, где мы собираем один тощий урожай, они собирают четыре, да еще каких! И обратите внимание, как он все рассадил: между деревьями — ряды смородинных кустов, между кустами смородины — фасоль; фасоль растет везде, на каждом свободном местечке. Теперь Сильва не продал бы этого участка и по пятьсот долларов за акр наличными, а когда-то он заплатил моему деду по пятьдесят за акр. И вот я работаю в телефонной компании и ставлю телефон родственнику старика Сильвы, который только что приехал с Азорских островов и еще двух слов по-английски связать не умеет.
