слепотой и особенно над Надеждой Константиновной, которая в связи с близорукостью очень часто пропускала грибы. Через некоторое время эти занятия ему надоели, но он всегда охотно принимал в этих прогулках участие, видя, что они приносят радость Надежде Константиновне и окружающим. Это было ясно из нескольких случаев: Надежду Константиновну вызывали к телефону во время прогулки, и ей приходилось отлучаться. Он переставал искать грибы и становился равнодушным к этому занятию. Возвращалась Надежда Константиновна — и снова смех и активные поиски. Это трогательное внимание Ильича к окружающим и особенно к
Надежде Константиновне можно было наблюдать часто. Однажды я был невольным свидетелем и такого: Ильич сидит с Надеждой Константиновной. Она читает, он внимательно слушает. Иногда требует перечитать то или другое место. Настроение, кажется, у обоих прекрасное. Но вот она вышла. Ильич уселся, закрыв несколько лицо рукой, облокотившись на стол в задумчивой позе… И вдруг из-под руки катятся слезы… Чу, шорох. Шаги. Кто- то идет. Ильич выпрямился. Смахнул слезы. Взялся за книжку, как будто ничего не было…
Владимир Ильич несколько раз высказывал желание поехать в Москву, в Кремль. Но мы, окружавшие его, боясь длительного пути, боясь волнения, которое вызовет вид Кремля, Совнаркома и других мест, под разными предлогами отклоняли эти поездки. Ильич не настаивал.
Но однажды случилось иначе: Владимир Ильич и Надежда Константиновна гуляли в саду, когда К. Зорька, которого я сменил (позднее к Рукавишникову для дежурства у больного Владимира Ильича присоединились студенты-медики Казимир Зорька-Римша и Николай Попов. —
Во дворе стрит открытая машина, которая ждет Зорьку — он обедает. Владимир Ильич направляется к ней. Мария Ильинична, обращаясь ко мне, говорит: 'Владимир Александрович, крикните Рябову (шоферу), чтобы вывел крытую машину'. Кричу. Машина выведена. Ильич торжествующе садится и терпеливо ждет, посмеиваясь над сборами растерявшихся Надежды Константиновны и Марии Ильиничны. Ну, вот все готовы. Поехали. Мария Ильинична шепчет мне на ухо: 'Скажите Рябову, чтобы он свернул на дорогу, по которой ездим в лес за грибами'. Сказал. Повернули. Момент для этого маневра был очень удобный: Владимир Ильич оглянулся назад, на идущую с К. Зорькой машину, и сразу не заметил поворота. Но не проехали мы и 10 сажен, как наше плутовство было открыто. Властный жест — остановить. Владимир Ильич указывает направление… Улыбается, несколько волнуется, тормошит меня и указывает на шофера: 'Велите ехать скорее'. Его веселый вид заражает постепенно и Надежду Константиновну и Марию Ильиничну, которые сначала были очень взволнованы этой поездкой.
Действительно — Кремль, Москва, Совнарком — есть чему волноваться. Для Ильича это не развлечение. Но Ильич весел, Ильич доволен, и постепенно все мы начинаем улыбаться и шутить: 'Владимир Ильич, а ведь к нам в Горки гости едут…' Ильич смотрит на меня вопросительно. 'Владимир Николаевич Розанов едет. Скоро, вероятно, встретимся. Вот будет удивлен!' Мария Ильинична шутливо говорит: 'Володя, тебя в Кремль не пустят, у тебя пропуска нет'. В ответ — взрыв смеха.
Верстах в 14-ти от Москвы открывается прекрасный вид. Владимир Ильич в восторге. Он буквально не может усидеть на месте и требует скорее ехать. Версты через три встречается Розанов. Увидев Владимира Ильича, он опешил, растерянно спрашивает: 'Куда вы направляетесь?' Объяснили — в Москву. Глаза Ильича искрятся от удовольствия. Приглашает Розанова пересесть в наш автомобиль. Поездка продолжается.
Вот Кремль. Часовой осматривает пропуска у нас, а Ильич сидит, откинувшись в угол автомобиля. Еле заметная улыбка мелькает на его лице — пропуска нет. Часовой наклоняется ближе, чтобы рассмотреть пассажира, не показавшего пропуск. Увидел и отпрянул. Вытянулся в струнку, руку под козырек, и на лице все чувства: удивления, восхищения, почтительности. Проезд свободен.
По приезде Владимир Ильич отдохнул, сидя в кресле, осмотрел подробно квартиру, заглянул в книжные шкафы… На другой день после обеда вторично направился в свой кабинет, но на сей раз не удовлетворился его осмотром, а повернул в дверь, ведущую из его кабинета в зал заседаний Совнаркома. Зал был пуст: ввиду приезда Владимира Ильича заседания были отменены. Ильич покачал головой. Мне кажется, что он рассчитывал увидеть здесь многих из своих товарищей.
После набега на Совнарком отправился гулять по Кремлю. Маленький эпизод, который на меня произвел очень сильное впечатление. Ильич едет в машине. Из-за угла вывертывается взвод красноармейцев. Вот они поравнялись с Ильичом. Взводный: 'Равнение направо!' Красноармейцы оборачиваются к Ильичу. Взводный, подтянувшись, отдает честь… Это была последняя поездка Владимира Ильича в Москву. Прощальная поездка…
В зимнее время мы устраивали прогулки в саночках, как это только стало возможным. Ездили в таком порядке: Владимир Ильич с Петром Петровичем* на первых санях, на следующих Надежда Константиновна со мной или Зорькой. Иногда ездила и Мария Ильинична. В дальнейшем на эти прогулки стали, по требованию Ильича, брать ружье для охоты. Из этих прогулок Мария Ильинична и Надежда Константиновна были 'изгнаны': Владимир Ильич указывал на них рукой… предостерегающим и отрицательным жестом. Я в этом усматривал желание Ильича быть самостоятельным, освободиться от постоянной опеки…
Вся страна верила: произойдет чудо, и Ленин вернется в Совнарком. Но болезнь брала свое…
20 января в 6 часов 30 минут я сменил Н. Попова и получил от него сведения обо всем, что происходило в его дежурство. Он сказал кратко, что обозначились какие-то неопределенные симптомы, беспокоившие его: Владимир Ильич был слабее обычного, был вял и жаловался на глаза — как будто по временам плохо видел. Из Москвы вызвали профессора Авербаха для осмотра зрения Владимира Ильича.
Попов уехал в Москву, я остался. Владимир Ильич сидел в это время у себя в комнате с Надеждой Кон
* П. П. Пакалн.
стантиновной, и она читала вслух газету… В 7 часов 45 минут Мария Ильинична сказала мне, что ужин готов и что можно звать Владимира Ильича. За ужином Владимир Ильич почти ничего не ел.
Около 9 часов приехал профессор Авербах. Владимир Ильич, встречавшийся с ним раньше, приветствовал его любезным жестом. Профессор Авербах установил, что зрение прекрасно, что изменений со стороны дна глаза не имеется и что острота зрения та же, что была и прежде.
В 11 часов Владимир Ильич лег спать, и через 15 минут я слышал его ровное дыхание. Спал Владимир Ильич очень спокойно, и думалось, что все обойдется благополучно.
Утром 21-го. В 7 часов, как всегда, поднялась Надежда Константиновна. Спросила, как прошла ночь, прислушалась к дыханию Ильича и сказала: 'Ну все, по-видимому, хорошо, выспится, и слабость вечерняя пройдет'. Около 8 часов подали кофе.
9 часов. Ильич еще спит. У меня и Надежды Константиновны все наготове для того, чтобы дать Ильичу умыться, когда он проснется. Я жду обычного зова, часто заглядываю в комнату, потому что настороженность не улетучилась: Ильич все спит.
Около 10 часов — шорох. Владимир Ильич просыпается. 'Что, Владимир Ильич, будете вставать?' Ответ неопределенный. Вижу, что сон его ничуть не подкрепил и что он значительно слабее, нежели был вчера. Сообщил об этом профессорам Ферстеру и Осипову. Тем временем Владимиру Ильичу принесли кофе, и он выпил его в постели. Выпил, несколько оживился, но вставать не стал и скоро опять уснул.
Профессор Ферстер и я не отходили от дверей спальни. Тут же были и Надежда Константиновна, и Мария Ильинична. Все насторожены, но Ильич спит спокойно, так спокойно, так хорошо, что опять пробивается уверенность, что Ильич проснется освеженным и все пойдет по-хорошему. Так хотелось, так думалось, но не так было на самом деле.
В 2 часа 30 минут Ильич проснулся, еще более утомленный, еще более слабый. К нему зашел профессор Осипов, посмотрел пульс и нашел, что это слабость, ничего угрожающего нет.
Мария Ильинична принесла обед. Ильич выпил в постели чашку бульона и полстакана кофе. Принятая пища не оживила Ильича, и он становился все слабее и слабее. Профессор Осипов и профессор Ферстер непосредственно наблюдали за ним.
Около 6 часов у Владимира Ильича начался припадок, судороги сводили все тело. Профессор Ферстер и профессор Осипов не отходили ни на минуту, следили за деятельностью сердца и пульса, а я держал
