— Мне не по душе торговля людьми…
Ник долго смотрел на нее изучающим взглядом, потом встал, подошел и взял пальцами ее за подбородок.
— Ты удивительная женщина, ты знаешь это?
— У того другого заложника тоже может быть семья, или же просто найдутся люди, которые его любят и будут, как я, стараться освободить его.
Ник сказал себе, что пора уходить. Немедленно. Закончить писать эту чертову записку и уходить. Но вместо этого он присел на край кровати рядом с ней и заключил ее в объятия. Она пока ни о чем не догадывалась.
— Те, кто его любят, станут гордиться им, — прошептал он ей на ушко.
У него не будет ничего большего, кроме сознания, что им гордятся, когда он станет заложником. «Заложник любви», — подумал Ник, усмехнувшись. Этот проблеск мрачного юмора исчез, не оставив следа. Он поцеловал Конни и вернулся к столу. Поцелуи неуловимы, легки и приятны, они говорят о многом, так же, как и другие ласки. Им не нужны слова.
— Сейчас самое главное для тебя — твой отец!
— Да, Ник, это так!
Более правдивых слов он от нее и не ждал. Он смял еще один листок бумаги. Это опять не то, что надо. Глупо и напыщенно. Он видел один-единственный путь к освобождению Билла Хэннесси — заменить его на себя. Он сам загнал себя в угол, и теперь собирается разбить сердце Конни, и только лишь для того, чтобы показать ей, как сильно он ее любит. Но другого выхода у него уже нет. Какой забавный поворот судьбы! Вместо того, чтобы получить руку дочери от ее отца, он сам возвращает отца дочери.
Бумага перед ним была чиста.
— Знаешь, о чем я сейчас думаю? — спросила она, лежа в постели.
— М-да?
— Когда мы с тобой вместе, у нас все получается! Вспомни лысого, или любовь под теплым душем, или Уиткрафта.
Он невесело засмеялся.
— Удивительно, — продолжила Конни, — как случается, что люди, живущие в разных концах света, оказываются такими похожими и находят, в конце концов, друг друга.
— Как же это случается? — повторил он вслед за ней.
Ее молочно-белое плечо поднялось и опустилось в ленивом кошачьем движении. Она откинула с него свои каштановые волосы.
— Нам обоим следует запрятать поглубже то, во что мы верим, но в глубине души продолжать верить в верность и самопожертвование, — сказал Ник.
«Верить в нас с тобой», — хотела добавить Конни, но сказала другое:
— Черт возьми! Если мы вместе сумеем спасти человека, пробывшего заложником десять лет, мы сможем быть вместе всю жизнь! Обычно так и бывает!
— Обычно! — сказал Ник. — У обычных людей в обычном мире!
— А чем наш мир отличается от обычного? — спросила Конни.
Ник доцарапал свою записку и подписался.
— В обычном мире люди обычно могут более или менее предвидеть свое будущее. Мы не можем. Но когда твой отец окажется на свободе, ты сможешь уехать с ним, куда захочешь, начать новую жизнь, встретить новых людей, ходить на свидания, выйти за кого-нибудь замуж. В обычном мире мы бы не встретились с тобой, Конни.
— Но мы же встретились!
— Ты когда-нибудь думала о том, чтобы снова выйти замуж?
— Я об этом думала вчера вечером.
Ник сунул записку в конверт.
— Я хотел сказать, снова выйти замуж за Поля. Ты говорила, что вы расстались друзьями. Почему бы вам снова не восстановить брак?
Ее развеселила эта его попытка сосватать ее, да за кого, за Поля Бьянка!
— А куда я тебя дену?
— Оставишь здесь.
— Не смотри ты на меня таким мрачным взглядом! Мне страшно! Тебя могут перевести в другое место, ты можешь выйти в отставку и подыскать себе другую работу.
— Где еще я смогу кодировать шифрограммы, чтобы заработать на жизнь?
Конни сморщила носик:
— Тебе нравится это занятие?
— Только оно одно!
— Тогда зачем ты взялся заниматься не своим делом, решив помочь мне спасти отца?
— Было бы эгоистично с моей стороны сидеть за удобным столом в уютном кабинете, в то время как в мире полным-полно заложников.
Конни прошла, не обращая внимания на свою наготу, к окну.
— Ты собрался всех заложников в мире спасти?
Она обняла его сзади и крепко прижала к себе. Ник запечатал конверт.
— Пока что я не спас ни одного.
Он никогда не предполагал, что цена благородного поступка может быть такой высокой. Он закрыл глаза и позволил Конни целовать свои волосы, лоб, грудь.
— Ты уже помог мне! Очень помог!
Руки у него задрожали, когда Конни нечаянно коснулась губами болезненного синяка на плече.
— Рад был услужить, — сказал он, в его голосе слышалась горечь, которой раньше она не замечала у него по утрам.
Конни не утруждала себя вопросом, как она сумела расслышать эту горечь, главное, она могла слышать и любить все проявления его чувств, заметные только любящим друг друга людям, перед которыми простирается целая жизнь с ее само собой разумеющимися мелочами, через которые им предстоит только еще больше узнать и полюбить друг друга. Любит ли он утренний кофе или предпочитает чай. Сидит ли спокойно или же ерзает на стуле, когда пытается сосредоточиться. Как он целует. Как он любит ее в постели. Как он избегает похвалы за то, за что другие потребовали бы медаль. И как она его любит!
Конни уже была готова полюбить Лампуру, этот тропический рай, Эдем для двоих. Ее сомнения и тревоги рассеялись вместе с фиолетовой раскраской ночного неба, когда воссияло пылкое утреннее солнце.
Ник смотрел на Конни влюбленными глазами. Как она была прекрасна! Конни будет с Полем, думал он, Поль увезет ее с острова. В минуту отчаяния она обратится к своему бывшему мужу, и он успокоит ее, и у Ника не будет права возмущаться и негодовать. Не будет.
Конни поцеловала пульсирующую жилку на его щеке.
— Даже если ты не сможешь помочь мне спасти моего отца, я все равно буду любить тебя, по крайней мере, ты смог отвлечь меня от мрачных мыслей и скрасить мое пребывание на Лампуре.
Она уселась ему на колени:
— Я умею быть, когда надо, даже нахальной, а ты всегда такой сдержанный и тактичный, но при этом мы оба хотим одного.
— Начать новую жизнь.
— Да, новую, и совместную!
Конни никогда раньше не приходило в голову, что она когда-нибудь будет делать мужчине предложение, но сейчас условности были излишни. Она хотела услышать от него обещание жениться на ней до того, как случится главное, до того, как ее отец окажется на свободе. Ник должен быть всегда рядом с ней, она поняла это с самого начала их романа.
— Почему ты молчишь, Ник?
Он провел ладонью по кромке стола, будто старался запомнить ее наощупь на всю жизнь, потом рука его скользнула на ее бедро, а пальцы забегали по ее жемчужной коже, и она почувствовала, как по ее телу
