воротничок и надев галстук. У него тонкая талия, и брюки сидят на нем элегантно, даже не будучи выглаженными. Одним словом, он привлекателен в любой одежде, к месту в любой обстановке, и, по- видимому, ему все дается без особых усилий. Как быстро и ловко он увел ее из кабинета Уиткрафта!
Но тут же у нее возник вопрос: а что делает этот многообещающий и обаятельный мужчина в такой дыре, как Лампура? И почему, какой бы усталой, разочарованной, изнывающей от жары она сейчас ни была, она ощущала этот необъяснимый трепет, время от времени волной пробегающий по ее телу?
Скорее всего причиной тому эмоциональный всплеск, вызванный ее возвращением в края своей юности. А может быть, на нее подействовал пунш коа-пора, который готовят в Лампуре, добавляя в него толику алкоголя.
Ник терпеливо ждал, когда Конни заговорит. Но она вдруг забыла все то, о чем ей так часто приходилось рассказывать. В какой-то момент она почувствовала, что не видит ничего вокруг, кроме человека, сидящего напротив. Она видела его голубые глаза, небольшой рот и выражение терпения на лице, которое, как ей показалось, давалось ему нелегко.
Зачем он здесь? Действительно ли он хочет помочь ей или… переспать с ней? В интимной обстановке алькова, в неподвижном знойном воздухе, мысль о том, чтобы остаться с ним наедине, забыть обо всем на свете, ощутить что-то более волнующее, чем простое прикосновение, полностью овладела ею.
Конни тряхнула головой, отгоняя от себя наваждение, отпила глоток из стакана и строго, еще раз, приказала себе не поддаваться очарованию тех, кому ей приходится рассказывать историю своего отца. Она не должна поддаться и обаянию этого мужчины, внемлющего ее словам с неподдельным, не сказать страстным, интересом. Симпатии к месту, если от них есть определенная польза. Это стало ее правилом. Ей безразлично, нравится она ему или нет, но совсем другое дело, если он может ей как-то пригодиться.
Она глубоко вздохнула, твердо решив заставить его потерять голову.
Глава 2
— В стране царила полная неразбериха, — начала Конни, — и однажды несколько солдат схватили моего отца, посадили в машину и увезли в неизвестном направлении. Мы подозревали, что его содержат в тюрьме, расположенной под зданием Капитолия, но нам не позволяли с ним увидеться. Из соображений безопасности нам с матерью пришлось бежать из страны. Когда же мятежники захватили Лампура-Сити, они стали держать отца при себе в надежде на американскую помощь. Они ее не дождались и согласны были освободить его за крупный выкуп, но американцы заявили, что не собираются платить. Тогда мятежники передали американцам видеокассету, на которой отец заявлял, что чувствует себя прекрасно, что обращаются с ним хорошо и что он полностью поддерживает восставших.
— Его заставили, я уверен!
— Я тоже.
Конни смущало заботливое участие Ника. Каждый раз, когда он смотрел на нее с пониманием, ей хотелось броситься ему на шею и выплакаться.
Она сделала глоток коа-поры, он допил свой джин.
— Так или иначе, — продолжила она, — когда правительственные войска вернули столицу, они обвинили отца в сотрудничестве с мятежниками.
— Не одно, так другое, — прокомментировал Ник.
— Обе стороны использовали его как пешку в своей грязной игре и… — она провела тонким пальцем по кромке бокала.
— И? — Ник помахал официанту своим пустым стаканом.
— Каждый раз, когда столица переходит из рук в руки, мы с матерью… я страшно боюсь, что с ним может что-нибудь случиться. Я надеюсь, что, быть может, его наконец-таки освободят и боюсь, что, не дай бог, казнят. Но вечно так продолжаться не может!
Конни увидела неподдельную нежность в глазах Ника и смущенно потерла пальцами лоб.
— Я так устала от всех этих переговоров, эмбарго и обещаний политиков! Не обижайтесь.
— Ни в коем случае!
Он искренне обиделся, она искренне почувствовала себя виноватой.
— Я внимательно слушаю, — Ник протянул руку через стол и положил ее на запястье Конни, ей это понравилось, хотя она тут же упрекнула себя.
— Вы мне поможете?
— Разве это в моих силах? ООН, Красный Крест, Международная Амнистия — все пытались добиться освобождения вашего отца. Что из этого вышло?
— Я подумывала о том, что можно организовать побег, — она перешла на заговорщический шепот.
— Из бастиона мятежников в горах? Я дипломат, а не волшебник. Такое по плечу только Дэвиду Копперфильду.
С подноса, принесенного официантом, Ник взял свой второй стакан джина:
— Спасибо, Су!
Конни протянула руку и дотронулась до его обхвативших стакан пальцев, ощутив при этом крепость его мужской руки.
— Я не виню вас, Ник.
— Добиться его освобождения можно только политическими или дипломатическими средствами.
— Часом раньше вы говорили, что посольство могло бы предпринять какие-либо.
Однако она находчива, подумал Ник. Настойчива, умна и ранима. И не без оснований! Его сердце потянулось к ней, но, опомнившись, он сунул его туда, где ему и надлежало быть, — за красный носовой платок.
— Надеюсь, что для вас послужит некоторым утешением то, что весь мир знает о несчастье вашего отца и восхищается его мужеством.
— Да, конечно, сейчас он герой, но перестанет им быть и превратится в обыкновенного человека, как только окажется на свободе.
— И будет прав! — Ник не забывал про свой джин с тоником.
Неожиданно Конни улыбнулась, и ее улыбка вмиг разогнала полумрак алькова в баре отеля «Империал».
— Я чувствую себя заигранной пластинкой.
— По вас этого не скажешь.
— Льстить вы умеете лучше Уиткрафта.
— Моему «я» был бы нанесен невосполнимый ущерб, если бы вы сказали что-нибудь менее приятное. Вы не станете возражать, если я сообщу вам по секрету, что вы прирожденный дипломат?
— Это не так, но я постепенно становлюсь им.
Он улыбнулся:
— Я попробую пойти дальше, чем намечал, и скажу вам, опять же по секрету, что у вас замечательная улыбка.
— Вы всегда заранее намечаете все, о чем будете говорить?
— Не так часто, как хотелось бы, и поэтому не в первый раз попадаю в неприятную ситуацию.
— Вы имеете в виду, что там, в посольстве, они подсунули меня вам в качестве наказания?
Долю секунды Ник был совершенно ошарашен.
— В добавок ко всему вы чрезвычайно сообразительны!
— Так вы мне поможете?
Ник лихорадочно думал, чувствуя себя загнанным в угол, и, что самое опасное, загнала его в угол женщина, находившаяся в беде.
Прикосновение ее покрытых лаком ногтей к его запястью отозвалось кодированным сигналом в его венах, сигналом, который узнал бы и расшифровал любой мужчина. Ее голос зазвучал тихо, как ночной ветерок, проносящийся по старому саду, напоминая забытые сны.
