получала никаких известий от Дирка – ни открытки, ни письма, ни телефонного звонка. Когда в первую зиму Тина стала сильно переживать из-за этого, отец однажды посадил ее на колени, погладил по голове и объяснил обстоятельства жизни Дирка.
– Ты, возможно, не поймешь всего, – начал Джордж. – Видишь ли, милая, Дирк очень занят в зимние месяцы, гораздо больше, чем все другие мальчики его возраста.
Будучи обычной девочкой пяти с половиной лет, Тина смотрела на отца с недоумением.
– Почему? – нахмурясь, спросила она.
– Ну, прежде всего, он учится в частной, а не в государственной школе, как большинство детей. – Джордж пощекотал ее за подбородок, пытаясь вывести из мрачного состояния. – Понимаешь, он очень способный мальчик.
Ну, конечно. Тина знала это. Ее герой был самым умным на свете, по крайней мере, она так полагала. Тина серьезно кивнула.
– Его папа – владелец банка в Уиллингтоне, и Дирка готовят к тому, чтобы он когда-нибудь занял место своего отца.
При этом Джордж улыбнулся, но Тина не поняла значения этой улыбки; более опытный человек уловил бы в ней сочувствие.
– Только летом он может жить сообразно своему возрасту, – вздохнув, продолжал отец. – И я знаю, что он очень хотел бы играть в футбол, – добавил он тихо. – Ну, думаю, отец Дирка знает, что делает.
– Сомневаюсь.
Необычно резкая нота в голосе Пам заставила Тину взглянуть на мать, а вовсе не значение этого единственного произнесенного ею слова. Пройдет много лет после того январского вечера, прежде чем Тина поймет суть дальнейшего краткого разговора между ее родителями.
– Послушай, Пам, – осторожно предостерег Джордж. – Говард Тэнджер – прекрасный человек, он был мне очень хорошим другом, как ты сама прекрасно знаешь. Кем бы я был сейчас, если бы не Говард?
– Право, Джордж, – мягко возразила Пам, – я знаю и одобряю уважение, которое ты испытываешь к Говарду. Твоя лояльность достойна похвалы, но…
– Но, если бы не Говард, я бы все еще работал на кого-то другого, – тоже мягко прервал ее Джордж.
Пам вздохнула.
– Ну, хорошо, он был единственным банкиром, поверившим в твою затею и давшим тебе ссуду, чтобы ты начал свое собственное дело; но я никогда не соглашусь, что ты не добился бы успеха, если бы не он! – Подняв руку, она удержала его от возражения. – Нет, дорогой, позволь мне закончить. Возможно, ты потратил бы на это больше времени без Говарда, но ты бы нашел способ начать дело. Что касается Дирка, – Пам глубоко вздохнула, – в нем есть все, что ты хотел бы видеть в сыне. – Ее голос перешел в шепот. – В сыне, которого я не смогла тебе дать.
– Дорогая, не надо. – Если бы он не держал Тину, он бы вскочил, чтобы подойти к жене. – Ты же знаешь, что я не променял бы тебя на дюжину сыновей.
– Да, я знаю. – Пам широко улыбнулась. – А сейчас у тебя есть Дирк, по крайней мере, с июня до начала сентября. И меня очень огорчает, что только три коротких месяца в году он может быть мальчиком. Детство – и так слишком короткий период жизни, а он лишен его!
Так как беседа родителей представлялась Тине лишенной какого-либо смысла, она в этот момент заснула на коленях отца, по-прежнему тоскуя о своем новом друге Дирке.
Прошла зима, снова наступило лето, а с ним появился Дирк, немного выросший, но такой же угловатый. И так потекли годы их детства – для Дирка быстрее, чем для Тины. И в каждое последующее лето в них обоих происходили перемены, более заметные в Дирке, чем в Тине.
Свои летние воспоминания Тина берегла старательнее, чем скряга свое золото, – они и были для нее чистейшим золотом.
Золото! В горле Тины застряло не то рыдание, не то насмешливое фырканье. «При ближайшем рассмотрении это золото оказалось дешевой краской, заметно облупившейся за последние четыре года», – устало подумала Тина.
Дрожа от озноба, вызванного скорее ее внутренним состоянием, чем ветром, шумевшим за окном, Тина резко поднялась и застыла на месте. Шаги, прозвучавшие в холле, не были тяжелыми, но это и не были шаги Бет Харкнес. Шаги замерли у ее двери. Тина затаила дыхание. Когда шаги возобновились, она вздохнула с облегчением – но и с сожалением. Дверь напротив закрылась с легким щелчком, и Тина подошла к кровати и включила лампу на тумбочке. Теперь она была в безопасности: Дирк отправился спать. Взяв ночную сорочку с кровати и халат из шкафа, Тина приоткрыла дверь и прокралась через холл в ванную. Через пять минут она вернулась в комнату, заперла дверь, юркнула в постель под теплый пуховик и выключила свет.
Когда через несколько часов Тина наконец забылась беспокойным сном, одеяло и простыни были уже перекручены и смяты, а под ее опущенными ресницами залегли темные круги.
Под утро ее разбудил звонок телефона. Какое-то время после этого она находилась на грани сна и пробуждения. Она уже почти задремала снова, когда ей почудилось, будто нежные пальцы отвели пряди спутанных волос от ее виска и брови, и она услышала тихий знакомый голос.
– Не убегай. Пожалуйста, дождись меня, любовь моя, – молил он. – Дождись меня на этот раз.
Когда Тина окончательно проснулась, было уже довольно поздно. Не открывая глаз, она нахмурилась. Что-то было не так, но что именно? Приглушенный крик морской чайки вызвал улыбку: она была дома, а не в квартире на шумной улице Нью-Йорка.
Дирк.
Улыбка исчезла, и Тина снова закрыла глаза. Ей придется уехать, вернуться в город, в салон. Она просто не могла иметь дело с Дирком в таком состоянии.
