человека, что Лилия отведает туман его детства.
— Милый, милый, — приложила она руку к тому месту, где голубая жилка колотила его горло, — ах, неужто все это вам важно, так важно? Этот пот, эти нелепости, это тыкание чем-то в кого-то, ах, милый…
— Право же, — улыбнулся он, — не сходить ли нам с вами на вечеринку?
— А может быть, театр, — спросила она, — в городской театр, где я вчера была с друзьями?
Тут снова раздался звон надежд, которые Лоринков хранил в боковом кармане пиджака.
— В том театре, — увлеченно продолжала она, — дрессированные блохи танцевали танго, дарили друг другу стихи, а потом, о, ужас, совокуплялись. Кстати, милый друг, там я познакомлю вас со своей очаровательной подружкой, Анитой! У нее восемь приемных детей! Какое самопожертвование! Пятерых она отдала в хорошие руки! Осталось еще трое.
— Право, — взял ее под руку кавалер, — отчего бы нам и не сходить в этот театр?
Они, придерживая друг друга под локоть, шагнули под крышу дома, и девица оступилась. Увы, решимости поцеловать ее ему не хватило, — он всего лишь покрепче сжал ее локоть.
— Подлец, — воскликнула Лилия, — вы сделали мне больно!
— Но кислые соусы, — возразил он, — порой подходят к утиным грудкам.
— Впрочем, — подумав, согласилась Лили, — вы правы.
Поймав такси в сачок, он уселся на переднее сиденье, а Лилия обмотала колесо одним концом своего белого шарфа, а другой затянула на шее.
— Вы бесподобны! — сказал ей шофер.
Подъехал грузовой транспорт, на него погрузили такси и довезли до самого театра. На двери висела табличка. Она гласила.
«Герой — любовник свалился в жестком гриппе. Посещения сеансов только в респираторе».
— Ах, я, наверное, излишне парадоксальна для вас, мой милый друг, — грустно сказала она.
— Нет, что вы, — бодрясь, натягивал на ее лицо респиратор Лоринков, — мы же друзья, всего лишь добрые друзья, Лили!
Они прошли в фойе. Буфетчицы подавали прокламации к восстанию, а в углу унылый актер третьего ранга продавал газированную воду со словами:
— Отпить подано.
Они уселись в зале, и свет погас. На сцену, пошатываясь, вышел главный герой. Он демонстративно чихнул в зал.
— У вас большая грудь, — сказал Лоринков и довольно засопел.
Лучше быть хулиганом, чем активистом, лучше быть убийцей, чем коммунистом, — протяжно выл с импровизированного помоста известный молдавский певец и поэт Виеру.
На его посиневшую от холода лысину, предварительно покружившись, приземлялись первые в этом году снежинки. Юрий морщился. Народу на акции протеста собиралось все меньше. Приближалась сессия. В интервью местным газетам Рошка говорил, что детям учиться пока не нужно: он, мол, дает им самый важный и главный урок — урок антикоммунизма. Но родители гнали студентов на занятия, — Рошка вам диплом не купит, говорили они.
Решительно выдохнув, Юрий залез на помост, бесцеремонно столкнул оттуда совсем уж промерзшего Виеру, и заговорил:
— Дети мои! Сегодня, я вижу, нас мало. Что ж, безграмотные люди коммунизм не победят! Но только вот что я хочу вам сказать. Пока вы будете слушать на лекциях историю Молдовы, которую коммунисты ввели вместо настоящей истории Румынии, пока продажные преподаватели будут называть ваш румынский язык молдавским, а не…
Через несколько минут речи толпа немного завелась.
— Не трогайте полицию! — кричал Юрий, указывая на переминавшихся с ноги на ногу карабинеров из оцепления. — Полиция с нами! Они вынуждены выполнять приказы плохой власти, но душой они с нами, с нами!..
— …Значит так, — деловито натягивал на руки Илашку теплые перчатки Лоринков, — вы сейчас подойдете к помосту и попросите слова.
Илашку согласно кивал, лихорадочно подсчитывая в уме, сколько зарплат за время его заточения задолжал ему Рошка. Илие был здорово озлоблен на Юрия.
В Кишиневе, после того, как офицеры службы безопасности Приднестровья сдали его на руки местным чекистам, Илашку поначалу только напевал тихонько «Марш славянки», да глупо смеялся. Потом в нем взыграла горячая кровь борца за территориальную целостность республики, и он отчего-то решил кинуть клич, — собирать народ на новую войну. Однако узника обогрели, накормили, и доходчиво, как это умеют делать все в мире карательные органы, объяснили, что делать ничего пока не надо.
Затем у Лоринкова появился гениальный план: столкнуть двух рассорившихся национал радикалов. И вот, сидя в машине Совета Безопасности, журналист давал Илашку последние инструкции перед схваткой.
— Постарайтесь попасть на помост, — скрывая нервную улыбку, говорил он Илие, — непременно на помост. И оттуда уже резаните правду-матку: и про то, как он вашу зарплату отбирал, и спекулянтом его назовите, в общем, говорите что угодно, главное, против него.
— А если будут бить?
— Что вы, — возмутился Лоринков, — вы же символ. Знамя. Борец за свободу. Пострадали от сепаратистов. Нет, вас, кажется, бить не будут.
— Кажется?
— Простите? Я сказал «кажется»? Пардон, оговорился. Конечно, я хотел сказать — вас наверняка бить не будут.
Успокоенный Илашку вышел из машины, и, в сопровождении двух телохранителей, пробрался через толпу к помосту…
— … лятые коммунист…, - Юрий запнулся, судорожно дернулся, но сумел взять себя в руки.
У самого помоста стоял, недобро поглядывая на него, Илие Илашку.
— Я прошу слова, — выкрикнул он, но Рошка специально закашлялся в микрофон.
Поэтому многие из толпы ничего не расслышали.
— Прошу слова, добрые люди, румыны! — отчаянно завизжал Илашку.
Но Юрий по-прежнему выдавливал из себя кашель. Руками он подавал отчаянные знаки помощникам, чтобы те оттеснили Илашку подальше. Охрана, неверно истолковав намерения босса, принялась тузить Илашку и его телохранителей дубинками. Громко заиграла музыка.
— А пока у нас небольшая заминка у сцены, — заорал Юрий, — мы послушаем песни в исполнении великолепного румынского певца и поэта Григория Виеру!
Виеру, прославившийся в прежние времена циклом душевных стихов о детстве Ленина, у помоста уже не было.
— В чем дело? — тихо спросил Юрий молодого помощника.
— Юрий Иванович, — оправдывался тот, — мы его только на минуту выпустили, а он пошел к Дому Печати, зашел в буфет. А там как раз собралось руководство Союза Журналистов. Упились они. Вдрызг.
— Ничего удивительного, — устало сказал Юрий, следя, как Илашку с охраной пинками гонят к другому кварталу, — ничего удивительного… Есть кто в запасе?
— Жоржетта Снайнаван…
— Это еще кто?
— Новая певица.
— Пусть выходит, — резко велел Юрий, после чего вновь обратился к толпе, — и вновь маленькая заминка (этого Юрий не любил, — заминки превращали шоу в тягучее представление). Вместо Григория Виеру вам споет Жоржетта Снайнаван.
Жоржетта превзошла все ожидания. Глядя в алые глубины ее чувственных, чуть вульгарных, губ,
