верю, но хотелось бы убедиться лично. Позвонить, что ли? Ладно, позвоню домой, когда представится возможность... Вот ведь незадача. Я просил Ольгу уехать к маме в Новосибирск. Если она так и сделала... Да нет. Вряд ли. Ольга – натура упрямая. Вряд ли она согласилась бросить все и... Или согласилась? После того дня, когда наша квартира превратилась в руины, я сам бы поверил во все что угодно.
Ладно, будем надеяться, что она все еще дома. Я позвоню ей и спрошу... Что я спрошу? Не маячат ли у нее за спиной самоуверенные морды агентов ФСБ или людей Рогожкина? А если я не дозвонюсь? Будет ли это означать, что Оля уехала-таки в Новосибирск или не успела и...
Забудь такие мысли, Зуев. Забудь!
А смогут ли эти новоявленные телохранители защитить мою жену от Рогожкина? Нет, я, конечно, не сомневаюсь в их профессионализме, но есть просто пуля, а есть пуля, ведомая силой кольца вероятности. И где гарантии того, что эти самые Отколовшиеся не смогут совершить то же самое, что и Михаил, отдав приказ убрать Ольгу от имени какой-нибудь очень большой шишки? Вероятно, они это могут. Хоть от имени президента. И тогда те, кто должны были охранять мою жену, просто достанут пистолеты и...
Все. Прекратили. Оставим пока эту тему и перейдем к следующей.
Этот вопрос меня тоже не радовал.
Что хотят от меня Астон и Шимусенко? О чем они спорили сегодня, когда я стоял у окна? Черт... Вот когда пожалеешь, что не знаешь английского языка. В школе я изучал немецкий, да и то помню на нем всего три или четыре десятка слов. «Хенде хох», например...
Они спорили тогда минут десять, наверное. Смотрели на мою руку. Я незаметно завернул рукав рубашки и коротко осмотрел собственную конечность. М-да, вид неприглядный.
О чем они говорили? Что приготовил для меня Михаил? А этот Астон... Не знаю почему, но от одного его присутствия меня в дрожь бросало. Я чувствовал... Чувствовал силу. Столь же эфемерное ощущение, как то, что здорово помогает в моей работе. Оно возникает, когда смотришь на толстенный высоковольтный кабель. Тогда сразу чувствуется, есть ли в нем напряжение или это просто кусок обмотанной изоляцией меди. Какие-то неощутимые неясные вибрации, неслышимое для человеческого уха гудение, мощные магнитные поля, и сразу становится понятно, что трогать руками эту толстую черную змею опасно для жизни.
Здесь очень похоже. Притаившаяся в воздухе опасность. Свернутая пружина. Готовая в любой момент разразиться молнией грозовая туча. Даже сейчас, когда Рональд спал, я чувствовал это, хотя и гораздо слабее. Компьютер в руках Шимусенко издал довольный писк. Некоторое время Михаил с иронической усмешкой смотрел на экран, потом толкнул меня локтем в бок и кивнул на дисплей.
– Смотри сюда. Наш московский штаб только что передал мне копию донесения, отправленного из Екатеринбурга в Москву с отчетом о проведенной операции. Читай.
Удивленно моргнув, я склонился к экрану и прочел...
Если коротко, то в сообщении говорилось о том, что сегодня в Екатеринбурге силами городского ОМОНа была проведена успешная операция по ликвидации преступного гнезда. И хотя преступникам удалось скрыться, некий высокопоставленный чин из милиции обещал в скором времени ликвидировать проникшую в город террористическую группу и предать ее всей строгости закона. А пока сообщалось, что в тайниках внутри здания было обнаружено изрядное количество оружия и боеприпасов. Списки конфискованных стволов и лиц, участвовавших в операции, присутствовали.
Я не сразу понял, какое отношение это имеет ко мне, и только потом...
– Это о нас, что ли?
– О нас, о нас. – Михаил с усмешкой закивал головой. – Каково чувствовать себя врагом народа, брат террорист?
– Не смешно, – буркнул я.
Господи... Только проблем с властями мне еще не хватало. Если они подозревают меня в терроризме, то мне же ни ввек не отмыться. Проблемы, проблемы, проблемы. А ведь я уже плюнул на слова майора Таранова. Я сбежал, хотя давал подписку о невыезде. Теперь, если меня возьмут, а возьмут меня наверняка...
– Конечно, чего уж смешного. Знаешь, о чем это говорит? О том, что Отколовшиеся имеют на Урале и в Сибири куда более прочную позицию, чем мы. Но зато, в свою очередь, мы сильнее их в европейской части России. Вообще-то, эта информация у нас известна всем и каждому, а тебя я вот только что просветил. То, что нас выставят из города, было предопределено изначально, и мы этого ждали.
Меня ни в малейшей мере не занимали проблемы Братства и Отколовшихся. Хватало и своих забот.
– И зачем вы тогда приперлись в Екатеринбург, хотя понимали, что вас оттуда вытурят?
В полном молчании Михаил несколько секунд смотрел на меня.
– Знаешь, Антон Васильевич, я тебе, конечно, верю, но не настолько, чтобы поведать стратегическую позицию Братства по поводу предстоящего столкновения с Отколовшимися.
– Ну и подавись ты своей стратегической позицией, – едва шевеля губами, прошептал я, отвернувшись.
Кажется, Михаил не услышал. Оно и к лучшему.
Москва. Многомиллионная столица, раскинувшая на многие километры паутину улиц и проспектов. Москва... Я никогда здесь не бывал, и большая часть того, что я знал о столице нашей родины, была почерпнута из книг и телепрограмм. Москва. Несчетные кварталы высоких домов и забитые автомобильными пробками улицы. Один из самых красивых и наиболее дорогих городов мира.
И почему мне так хочется оказаться где-нибудь подальше отсюда?
Мы добирались сюда без малого двое суток. Без остановок. Когда сидевший за рулем Толик вымотался, его сменил Михаил. Потом – снова Толик, Михаил, затем Толик, Михаил... Так они и менялись каждые несколько часов. Один вел, а другой спал на сиденье рядом со мной. Я был избавлен от этой вахты по причине неумения, а Астон просто-напросто продрых два дня, не открывая глаз. Он даже поесть-попить не просил, только спал. Когда я указал на этот подозрительный факт Михаилу, тот только пожал плечами и сказал, что это же Астон, и ему виднее, что делать. Я тогда подумал, что если старикан сейчас помрет в машине, то, наверное, никто и не почешется. «Так надо. Он сам знает, что делать».
Останавливались мы только для того, чтобы заправить бак и сбегать в кустики. Однажды нас остановили гаишники, или, как их теперь называют, сотрудники ГИБДД. Толик и Михаил вышли, поговорили с толстым капитаном несколько минут, потом вернулись, и мы, как ни в чем не бывало, поехали дальше.
Мы ехали, ехали и вот приехали.
Москва.
Я почти мгновенно заблудился в переплетении здешних проспектов и улиц, хотя старался запоминать дорогу. А вот сидевший за рулем Михаил здесь чувствовал себя как дома. Мы мчались по проспектам среди тысяч таких же машин, мы сворачивали и бессистемно кружили по городу. Казалось, Шимусенко преследовал одну цель – запудрить мне мозги. И ему это удалось. Когда пропыленный «форд» остановился около панельной многоэтажки, я совершенно не представлял себе, где нахожусь. Перед глазами плыл какой-то туман.
Выбравшись из машины и с трудом подавив желание потянуться, я тупо задрал голову и уставился на дом, перед которым мы стояли. Обыкновенный девятиэтажный дом с небольшим двориком. Ряды окон, свисающее с балконов белье, исписанные пацанами стены. Словом, обычный дом, каких здесь, наверное, тысячи.
И подъезд, куда мы вошли, изнутри казался самым обычным. Облезшая краска, грязный немытый пол, двузначные цифры на дверях квартир.
Когда прибыл лифт с какой-то бабулькой внутри, мы забрались внутрь и поехали. Такое впечатление, будто мы проделали такой путь, чтобы заглянуть к кому-то в гости. Возможно, так оно и было, но... Но я заметил, как пробудившийся ради такого случая Рональд вежливо кивнул прибывшей на лифте бабке и что- то ей едва слышно сказал. И бабулька ему так же негромко ответила. Ответила иностранцу, который по- русски не говорит и не понимает ни слова. У нас в городе обычно старики по-английски не треплются, и что-то мне не верилось, чтобы в Москве старушки были какие-то особенные.
Значит...
А что это значит, понять я не успел, потому что лифт прибыл. И двери открылись. На третьем этаже. Открылись не в грязный вонючий подъезд, а в прямой длинный коридор, застеленный ковровой дорожкой.
