— Как варенье размазали, — помолчав, добавил Дашер. — Он выглядел как размазанное земляничное варенье.
Я вспомнил слова Ларсона. Он не рассказывал об этом, но намекнул: «Смерть неотделима от этой шхуны… Такова судьба судна, крещенного кровью».
— Кроу обогнул на нем мыс Горн, был в обеих Индиях. Наполнил трюмы добром с захваченных и сожженных французских торговых судов. Он вернулся домой состоятельным молодым человеком и выкупил шхуну. А потом совсем свихнулся. Ему казалось, что его сын стал частью судна, врос в него. Ему казалось, что малыш внутри постукивает кулачками…
И снова мы услышали доносящийся снизу стук. Я чуть не подскочил. Дашер рассмеялся:
— Он расхаживал ночью по своей каюте и разговаривал с парнем.
— Я сам это видел, — вспомнил я.
Его пальцы гладили тогда бронзовые петли иллюминатора, как будто он разглаживал завитки волос.
— Тогда он не сможет затопить «Дракона», — сказал я.
— Для того чтобы спасти свою шкуру, затопит. Он уже чувствовал однажды петлю на шее.
— Я видел его шрам.
— А знаешь, как это случилось? — Вертя в руках трубку, Дашер начал другой рассказ. — Дело было так…
В свой второй каперский рейс Кроу отправился во время одной из колониальных войн. Ему повезло, и трюмы были забиты товаром. Но в этот раз, на пути домой, штормом отнесло корабль слишком близко к берегам Франции. Их перехватил французский фрегат. Команда на время войны попала в тюрьму, но сам Кроу предложил французам свои услуги. Он доставлял в Англию шпионов, провозя их через Ла-Манш под носом у англичан.
— Как он это делал, остается тайной, — продолжал Дашер. — Некоторые утверждают, что он прятал людей в бочках, другие — что на лодках высаживал в Сассексе. Делайте ваши ставки, заключайте пари. Но я думаю, что старый лис имеет где-то тайник, для своей личной добычи. — Он улыбнулся. — О, иногда этот старый черт вызывает восхищение.
Я вспомнил, как отец вышагивал по помещениям «Дракона». Три раза он перемерял и считал заново, но так и остался озадаченным, потому что шхуна оказалась меньше, чем он ожидал.
— Требуха чувствовал, что войне конец, и сбежал. Он отправился из Кале с командой из четырех человек, чтобы перебросить еще одного шпиона. Но в Дувр он прибыл один, сам стоял у штурвала. Когда упал якорь, все сразу это поняли. Первым делом он вымыл палубу, и вода за борт стекала красная, как вино.
— Он убил команду?
— Они были французы, — сказал Дашер. Он отложил трубку и покрутил усы. — И вот Требуха снова при «Драконе», а кто хоть раз был контрабандистом — контрабандист навеки, так у нас говорят. Он вложил все свои деньги в грандиозное мероприятие. Чай, друг мой, заварочка, заварка. Прямо из Нормандии прибыл он, груз был такой, что носовой дракон по уши был в воде. Но таможня уже ждала. Какой-то «доброжелатель» на него настучал. При лунном свете полиция взяла весь груз, до последней чаинки. Шхуну они тоже конфисковали. Арестовали и капитана Кроу.
— И повесили его.
— Повесили. Но не таможня, а свои же, контрабандисты. Не простили такого провала. Недолго думая, его осудили, посадили верхом на лошадь и связали руки за спиной. На шее — удавка. Все затянуто, подтянуто. Никакой другой всадник не держался в седле так стройно.
Дашер напрягся, сидя на кабестане, поднял подбородок, выпрямил спину. Он как будто сам сидел в седле с петлей на шее.
— Пламенным взором глядел капитан Кроу на них всех. Его глаза обжигают, ты же знаешь, сам видел. Эти люди стегают лошадь кнутами, она рвется вперед, капитан сваливается, как бревно.
Дашер вскочил на ноги, схватившись руками за горло. Он мотал головой, развевались его бакенбарды.
— Он бьется, силится сделать вдох, глаза — как у совы. Он крутится на конце веревки, сук, на котором он болтается, гнется. Капитан касается ногами земли, подлетает обратно в воздух. Веселенькую джигу сплясал капитан в ту ночь. — Дашер улыбнулся. — Но кто же его спас? Кто подоспел в самый последний момент?
— Ты?
— Лихой Томми Даскер. — Он засмеялся. — Люди говорили об этом недели и месяцы спустя, за мили и мили. Да тебе каждый второй от Рамсгейта до Бичи-Хеда ответил бы: «Я был там. Я видел, как вихрем пронесся лихой Томми Даскер, спасая своего капитана». — Дашер весь сиял, произнося это. — Надо было оставить эту скотину подыхать, но что это было за зрелище! Бог ты мой, я хотел бы иметь возможность посмотреть на себя со стороны. Как я выглядел!
Он рассеянно скреб пробки на груди своего спасательного жилета.
— Об этом когда-нибудь напишут. Обо мне напишут романы и пьесы. Я хочу, чтобы обо мне напечатали в книгах. Тот, о ком пишут в книгах, никогда не умрет.
Уже почти стемнело. В любую минуту могли взвиться паруса, уже давно ждущие ветра, а я все еще не знал, кому можно доверять, у кого книжка мертвеца.
— Ты хорошо знаешь Мэтью и Гарри? — спросил я. — Мне кажется, что вы все заодно.
— Смешное дело, — ответил Дашер. — Это Мэтью разнесло в клочки, хотя мы опасались, что Гарри пойдет вразнос. — Он улыбался своему каламбуру. — Ох и мастер же я на острое словцо! Мэтью бы посмеялся, он тоже любил пошутить. — Он посмотрел на трубку, поковырялся в ней. — Гарри странный парень. Крепкий орешек. Трудно раскусить. Я вообще его не видел до бухты Пегвел, до того момента, когда они с Мэтью поднялись на борт.
Он продолжал говорить, но я ничего не слышал. Наконец луч надежды, как будто свечка в темноте: «Только за одного из них я не могу ручаться» — так, кажется, сказал капитан. Значит, он имел в виду Гарри. Выходит, именно Гарри предупредил меня. Может быть, и книжка была у него. Секреты мертвеца, столь важные, столь опасные, что из-за них самому недолго стать покойником.
— Гарри был бадейщиком, а Мэтью — стремником.
— Как? — не понял я.
— Так, как я сказал. Бадейщик таскает бадьи, бочки, ящики, а стремник стоит на стреме. Это наша темная стража. Она следит, не появятся ли непрошеные гости: таможенная полиция, армия. — Он выбил трубку о кабестан. — В Кенте каждый иной раз бывает бадейщиком или стремником. Когда приходит товар, работа есть для каждого.
— Это гнусная работа, — с отвращением заметил я.
— Это свободная торговля, — возразил Дашер с видом гордым и обиженным. — Это то, что нас поддерживает. Скоро сам увидишь. Дьяконы приходят таскать бадьи, каменщики, плотники. Сам господин доктор наведывается за своей долей.
Он прав, подумал я. Имена фермеров, пекарей, пастухов записаны в книжке Ларсона.
— А чем ты занимаешься, когда нет товара?
— Граблю почтовые кареты.
Я насторожился. Вернулись старые подозрения: его смех, походка, жесты.
— И много ты уже ограбил?
— О, я уже счет потерял. Иной раз две-три за ночь. Да вот неделю назад остановил я карету на Эшфордской дороге…
Мы ехали по этой дороге в ночь нападения. Но мысль о том, что я сейчас услышу признание Дашера, исчезла, как только он снова открыл рот.
— Хороша была добыча. В карете сидела леди, говорят, принцесса. Она сама сказала. Разряженная — ну чисто кукла. Вся в драгоценностях, с головы до ног обвешана, как елка рождественская. Я сковыривал с нее самоцветы, как сливы с пудинга. И только я набил ими карманы, как появилась полиция, верхом, с собаками. Я оглянулся. — Дашер действительно оглянулся и всмотрелся в туман у бушприта. — Смотрю — они в нескольких ярдах. Я от них — они за мной, преследуют по пятам, находят след по падающим из
