Я лежу на досках, глядя на сухонького старичка, держащего в руках деревянный щит. Позади него, через отверстие, видны бушприт и зубы дракона.
— Чтоб меня громом грохнуло! Откуда ты взялся, парень?
Я слишком удивлен, чтобы отвечать. Шхуна снова ныряет, сквозь дыру вливается поток воды, смывающий меня дальше, к ребрам шпангоута. Человечек бросается к дыре и прижимает к ней деревянную панель. Она в точности подходит, закрывая отверстие и оставляя нас в полной темноте.
— А свечечка моя погасла, — жалуется человечек. — О, это конец. Это та самая последняя соломинка.
Я слышу, как он шарит вокруг, слышу стук дерева и металла. Затем удар о кремень, снопом летят искры.
— Видишь, что ты наделал? Ты мне трут намочил. Черт тебя возьми.
Снова летят искры, наконец слабый тлеющий свет, и вот уже горит свеча. Он поднимает свечку над головой, свет заливает его сверху. У него большие бледные руки, громадный нос.
Белые, как вата, волосы клочками торчат из ноздрей и из ушей. Я сразу узнал его. Это тот самый старичок, которого я видел на французской пристани, который мелькнул у носа «Дракона» и больше не появился. До этого момента.
— Вы кто? — спросил я.
— Я — Флеминг Пай, — сказал он. — Но более существенно, кто ты такой?
18.
Выжил лишь один
Старик ничего не рассказывал о себе, пока не вызнал обо мне все до последней интересовавшей его детали. Он просто забросал меня вопросами, каждый из которых начинался с «А скажи-ка мне…».
— А скажи-ка мне, что ты собираешься теперь делать?
Я пожал плечами.
— Мне надо как-нибудь вернуть судно. Они наверняка собираются его затопить.
— А скажи-ка мне, сколько их там, наверху?
— Не меньше трех. Может быть, больше.
— И Тернер Кроу среди них.
— Да.
— Он мерзавец. Он гнусная скотина.
— Откуда вы его знаете?
— Ходил с ним, видишь ли. Пока он не продал меня французам. И не оставил гнить в тюрьме.
Флеминг прикрепил свечу на трутную коробку, которую опустил на палубу, и она поехала, выписывая замысловатые узоры, повинуясь крену судна. В тусклом дымчатом свете я увидел тайник капитана Кроу. Именно здесь, понял я, прятались французские шпионы, которых Кроу переправлял в Англию. Отсюда они появлялись под покровом ночи, как водяные крысы.
— Я последний, единственный, кто выжил, — сказал Флеминг. — С Тернером Кроу было двадцать человек, когда мы шли на каперство. Шестнадцать оставалось в живых, когда в семьдесят девятом французы сцапали нас, в последний день сентября это было, на утренней заре. Это был последний восход солнца, который я видел за двадцать два года. А скажи-ка мне, знаешь ли ты, чего я хочу? Единственную вещь!
— Убить капитана Кроу.
Он засмеялся. Он сидел на корточках в этом сыром, воняющем гнилью трюме и смеялся так, что я опасался, не рассыпались бы его старые кости.
— Убить капитана Кроу? Ты не можешь убить дьявола, парень. Дух зла неистребим.
— Тогда что?
— Я хочу домой, к своей жене. Больше у меня на свете никого не осталось. Я забыл, что такое дом, но я помню свою Салли, как будто видел ее вчера.
— Это миссис Пай? — задал я совершенно дурацкий вопрос.
— Салли Пай, — подтвердил он, улыбаясь и покачивая головой. — А скажи-ка мне, ты ее знаешь?
— Я встретил ее. Она ждет вас в гостинице «Баскервиль».
— Ох, бедняжка. Бедная простушка. «Жди меня здесь», — сказал я ей. «Жди здесь». И вот она ждет, бедняжка. — Веки его опустились. Заскорузлыми пальцами он расправлял пучки волос, торчащих из носу. — А скажи-ка мне, она такая же хорошенькая? И волосы ее блестят ярче золота? И кожа гладкая, как фарфор?
Я растерялся. Я помнил изможденную старуху, неуверенно передвигавшуюся по коридорам «Баскервиля». Похоже, я молчал слишком долго.
Лицо Флеминга, помолодевшее от улыбки, вмиг снова состарилось.
— А скажи-ка мне, с ней все в порядке? Она здорова?
Я не мог сказать ему правду, поэтому неуклюже сменил тему:
— Мы ведь там только что были. Стояли на якоре как раз напротив таверны.
— Знаю. Я так и подумал. «Это пахнет илом Сент-Винсента», — сказал я себе. Илом и яблонями. И слышал я ручей, который струится вниз со скалы, как и прежде. Но щит заклинило, и я не смог выбраться. По нему надо было грохнуть снаружи. Вот как ты это сделал.
— Вы хотите сказать, что определили все это, не глядя?
— Конечно. Я здесь сто раз бывал раньше. Бывали ночи, когда я стоял у штурвала, не видя компасной коробки. Я не видел своих рук на спицах колеса, ног на палубе, но я всегда найду дорогу к «Баскервилю».
— А могли бы вы привести шхуну в Дувр?
— С завязанными глазами. Во сне.
У меня был план, слишком дикий, чтобы о нем говорить. Я посмотрел на свечу, отъехавшую к носу, и спросил:
— А можем мы отсюда пробраться под штурвал?
— Конечно.
— А оттуда можете вы рулить?
Свеча поехала обратно. Флеминг ногой остановил ее.
— А скажи-ка мне, — он схватил трутную коробку со свечой обеими руками, — тебе к Восточным Докам пришвартовать шхуну или к пристани у замка?
Мы пробрались назад и протиснулись в отсек под штурвалом через потайной люк на петлях.
Флеминг придерживал люк, пока я вылезал наружу.
— Когда он закроется, пути назад не будет. Внутрь можно попасть только через пасть дракона.
— Ну и ладно. Обратно нам не нужно.
Закрывшийся люк издал звук захлопнувшейся гробовой крышки, удар и щелчок скрытой защелки. Флеминг двигался впереди, оберегая пламя свечи.
Оказавшись под штурвалом, мы понаблюдали за движением румпеля. Шедшие к штурвалу концы висели свободно, натягиваясь, лишь когда наверху поворачивали колесо. Я подумал было, что у штурвала стоит сам Кроу, но сквозь палубу доносились звуки волынки, медленный похоронный марш.
Флеминг посмотрел на меня. При свете свечи он казался столетним старцем.
— Он играл эту песню, когда в сотне миль от Святой Елены мы взяли «Сентинель», маленький торговый бриг. Он смотрел, как судно горит, и играл. На нем были женщины, дети. Мы взяли с него лодки и подожгли.
— Лодки с людьми?
— Нет. Только лодки. — Он засунул в уши торчавшие из них пучки волос, потом повернулся к румпелю. — Надо перерезать концы. У тебя есть нож?
— Нет, — сказал я и сразу поправился: — Есть, есть. — Кроу бросил мне нож Гарри, чтобы я разрезал узлы на люках. Я засунул его в сапог, но теперь, нагнувшись, я его там не обнаружил.
— Неважно. Кроу, как всегда, неряха. Он везде разведет крыс. Эти концы так разболтаны, что мы просто сдернем их с барабана.
