Мгновенно взлетел он на десять ярдов, колотя ногами и впившись пальцами в петлю, резавшую его горло. На этой высоте он и остался, медленно поворачиваясь лицом к заре. Я вспомнил слова из рассказа Дашера: «Веселенькую джигу сплясал капитан в ту ночь».
Я содрогнулся от ужаса и облегчения. Я обессиленно осел на палубу и смотрел на все, что угодно: на море, на небо, на палубу, — только чтобы не видеть трупа капитана Кроу, раскачивавшегося надо мной. Я полулежал, опершись на борт, и наблюдал, как заря расцвечивает окружающий пейзаж. Снизу вышел Флеминг.
Неуправляемый «Дракон» медленно описывал дугу. Марсель стоял против ветра, кливер хлопал. Но я не обращал на это особого внимания.
— Как я и говорил. Прямо к пристани. Прямо… — Флеминг замолчал. — А скажи-ка мне, куда это мы к дьяволу, попали?
— Вы сбились с курса, — пояснил я.
Он посмотрел на меня, на паруса, заметил капитана Кроу.
— Он умер. Ты его убил.
— Пришлось.
— Не думал я, что это возможно.
Он подошел к фалу и тряхнул его. От его руки взвилась волна, хлестнувшая труп капитана. Снова тряхнул он фал, еще и еще раз. Кроу раскачивался, как колокол.
— Ублюдок! — закричал Флеминг. — Убийца! Жизнь мою сгубил! Сколько лет угробил!
Я встал и отвел его прочь. Он всхлипывал, когда я подвел его к борту.
— Смотрите, — сказал я. — Солнце встает.
Солнце поднималось из-за моря. Большое, яркое, золотое. Флеминг всхлипнул. Он провел рукой по пучкам волос, торчащим из носа.
— Это прекрасно. Ничто не сравнится с восходом солнца.
— Мы не сядем на банку? Банку Гудвина? — спросил я.
Флеминг поморщился от порыва ветра. Лицо его было таким же белым, как меловые скалы на берегу.
— Это Южный Форланд. — Он указал пальцем. — Банку мы прошли. Мы прошли прямо через нее. Пересекли.
Так оно и было. Не далее мили от нас, за кормой по дуге, которую описывал «Дракон», море было коричневым и рваным. Прилив перепрыгивал через мелководье.
— Как мы не сели! — Руки у меня тряслись. — Это чистое везение.
— Это никакое не везение. Это «Дракон». Этот дьявол, Кроу, держал его сердце. Но сейчас он освободился. — Он похлопал рукой по борту. — О, это доброе судно, оно далеко вас доставит и присмотрит за вами хорошенько.
Мы не церемонились с трупом капитана. Опустили тело, распутали его и перевалили за борт. Не привязывали грузов, не заворачивали в парусину.
— Пусть они все его едят. Птицы, и рыбы, и черви, — пригласил Флеминг.
Затем мы соединили штурвал с рулем, подняли паруса и направились в Дюны. Штурвал был разболтан, но «Дракон» не возражал. Он вошел в реку Стаур, подошел к той же пристани, от которой недавно отчалил. Якоря у нас не было, надо было пришвартоваться к стенке.
Нас встречал тот самый однорукий лодочник, который впервые доставил меня с отцом на борт «Дракона». Он накинул швартов на тумбу и уставился на меня.
— Привет! — крикнул я.
— О да, я тебя помню. — Он плюнул в воду у борта «Дракона». — Где Тернер Кроу? Где Дашер и другие?
— Иных уж нет, — ответил я. — Кроу, Мэтью, Гарри погибли. Дашер — не знаю где.
Он осмотрел судно с носа до кормы, заметил отсутствие якоря, сломанный гафель фока, дыру от ядра в гроте и поднял свою единственную руку.
— Только не рассказывай отцу, что все это так и было еще до того, как вы вышли.
20.
Еще одно имя
Мы с Флемингом ехали в карете, направляясь на юг. Всю дорогу он глазел в окно и восхищался всем, что видел.
— Какая трава ароматная! Как пахнут деревья! — Он сделал глубокий вдох, потом шумно выдохнул. — А скажи-ка мне, мы проедем через Кентербери?
— Нет. Это другая дорога.
В Кентербери надо было бы ехать по Лондонской дороге, чего бы я и хотел. Но Флемингу очень надо было, чтобы я вернулся в «Баскервиль». «Ты можешь послать за отцом, — говорил он. — Ты можешь его там подождать, и вы вместе вернетесь в Лондон». Мне же казалось, что он просто боится в одиночку возвращаться к жене, которую в последний раз видел еще до моего рождения.
Мы проследовали вдоль изгибов реки, через Сэндвич, мимо древней стены. Мы проехали Виверс и громадные средневековые церкви, потом снова проехали стену в темпе, для Флеминга слишком быстром.
— Наверное, многое здесь изменилось, — предположил я.
— Нисколечко. Совсем все так же, вишь ли. — Он широко ухмыльнулся. — Я этим маршрутом ходил каждую ночь, лежа на тюремной койке. На север одной ночью, на юг другой. Однажды я даже отправился в Фэйвершем, а знаешь, как это далеко!
До Фэйвершема было лишь с дюжину миль. Карета доставила бы нас туда за час с небольшим.
— Далеко до Фэйвершема, — размышлял Флеминг, повернувшись к окну. — Я раз заблудился там в болотах.
Мы проехали через Дил и Уолмер и через деревню Сент-Маргарет.
— Я венчался здесь, — указал Флеминг на колокольню.
Мы почти приехали. Флеминг обмяк на сиденье, и мы проделали молча первую сотню ярдов за все путешествие.
— Волнуетесь? — спросил я.
Он кивнул:
— Я постарел. Я не знаю, как она посмотрит на все мои морщины.
— Она не посмотрит. Она не увидит. — Мне тяжело было говорить ему о слепоте миссис Пай.
— Слепая? — Он замигал. — Она ничего не видит?
— К сожалению.
— Нет. Это даже лучше. Может быть, это благословение Господне.
Карета подъехала к «Баскервилю» поздно вечером. Мы вышли, посмотрели ей вслед, потом Флеминг задержался минутку, прихорашиваясь. Он одернул одежду, пригладил пучки волос в ушах и в носу. Но он все еще стоял перед дверью гостиницы, глядя на ручку. Тут задвижка щелкнула изнутри, дверь открылась, скрипя, и на пороге появилась миссис Пай.
— Флеминг? Это ты? — спросила она.
— Ай, да, я это. — Больше он ничего не сказал.
Она порхнула к нему, он попытался удержать ее, чтобы посмотреть на нее, но она уже рассматривала его пальцами. Они прошлись по его голове, лицу, по плечам и рукам, снова поднялись к лицу. Они дрожали, пока он не взял ее руки в свои. Они слились воедино, плечо к плечу, бедро к бедру. Они подходили друг к другу, как правильно подобранные кусочки мозаики-головоломки, оба одинаково сморщенные и увядшие. Потом Флеминг повернул ко мне голову и улыбнулся.
— Ты был прав, — сказал он. — Она совсем не изменилась.
Отец прибыл на следующий день. Мы сидели у стола, на котором капитан Кроу изображал хлебными крошками банку Гудвина. Я рассказал ему о путешествии. Сообщил о потере якоря.
— Якорь! Черт с ним! По мне, пусть пропало бы и все судно, лишь бы ты остался цел и вернулся домой.
