– Секстант погнут. – Баттерфилд держал инструмент, как пострадавшего ребенка.- Понимаешь, что это значит?
– Да, сэр, – опечаленно ответил я. Хотя лишь смутно представлял, каким образом он, наводя секстант на солнце или звезды, может определить местонахождение судна, но понимал, что от испорченного инструмента проку нет.
– Если бы я был суеверным, – размышлял вслух капитан, потрясенный поломкой секстанта; – я решил бы, что мистер Эбби прав.
3. Работа Ионы
Горн быстро влился в команду, как бродячая собака, нашедшая дом. Он охотно брался за любое дело, работая за троих. Вечер он встречал у штурвала, сосредоточенно наблюдая за появлением первых звезд на меркнущем небосводе.
Его любимым местечком было подножие фок-мачты, где он сидел с ножом, обстругивая свои деревяшки, днем и. ночью, когда делать было нечего. Но как только появлялась работа, он вызывался первым.
По-настоящему он ни с кем не сдружился, но ненавидел его лишь мистер Эбби. Он пустил по судну слух, что Горн у подножия фок-мачты занимается работой Ионы. Он не переставал рассуждать о содержимом сундука Горна, который при качке иной раз издавал звуки, доносившиеся до верхней палубы.
Я почти жалел бедного пушкаря. «Дракон» несся в лучах солнца сквозь брызги океанских волн, а мистер Эбби дрожал под мрачной сенью своего иллюзорного гроба. Он часами выстаивал у борта, глазея в океан или свирепо косясь на Горна.
Однажды вечером, примерно на тридцатые сутки нашего путешествия, я передал штурвал Горну, и он вдруг завел беседу, обычную для любого моряка, но я удивился, потому что раньше такого за ним не наблюдалось.
– Вы были раньше в Вест-Индии, мистер Спенсер?
– Нет.
– Но в море-то вы ходили. – Он легко, играючи управлялся с судном.- Это сразу видно. Море у вас в крови.
Похвала была неожиданно высокой, да еще от Горна,
– Я ходил в Средиземноморье. И один раз пересек Ла-Манш. И все.
– Это больше и дальше, чем одолели многие. Иной переползет через лужу на улице и уже оглядывается на пройденный путь.
Я улыбнулся, но не стал уточнять, что мое первое путешествие окончилось крушением на береговых рифах, а во время второго я чуть не потерял судно – этот самый «Дракон» мог запросто оказаться жертвой моей неосмотрительности.
– Вам везет, мистер Спенсер. У вас хорошее судно, славный капитан. Славный, как мне кажется, во всех отношениях.
– Так оно и есть.
– Вы с ним давно знакомы?
– Всю жизнь. Когда я был еще мальчиком…
– Положим, вы еще и сейчас мальчик, мистер Спенсер,- охладил мой пыл Горн.
– Значит, когда я был еще ребенком. Я называл его дядей Стэнли.
– Да ну? – Горн улыбнулся, глядя на меня синими, как море, глазами.
– Он мне не родственник. Он был деловым партнером отца, но конторы и бухгалтерия ему не по нутру, и он стал моряком.- Мне было приятно, что Горн задержал меня. – Когда я был маленьким, я жалел, что не он мой отец, точнее, что мой отец не похож на него.
– И поэтому вы теперь на его судне?
– Точнее, он на нашем судне. «Дракон» принадлежит моему отцу, капитана выбрал я, и мы с ним вместе набрали команду. Они все ходили раньше на судах моего отца.
– Кроме канонира.
– Да, верно. Кроме канонира.
Колесо штурвала повернулось, и руки Горна двинулись вместе с ним. Мне пришло в голову, что, если бы судно могло испытывать чувства, «Дракон» полюбил бы Горна. Шхуна летела, как на крыльях.
– Он боится моря, – изрек Горн, немного помолчав.
– Мистер Эбби?
– Ваш капитан.
– Ничего подобного! – возмутился я.
– Его каюта зашторена, постоянно затенена.
– Он всю жизнь был моряком.
– Прибрежным моряком. Малый каботаж, так?
Мне нечего было возразить. Действительно, Стэнли Баттерфилд в основном курсировал вдоль побережья.
– Но он не боится.
– Посмотрим, мистер Спенсер.
Горн повернулся к парусам. Было ясно, что разговаривать он больше не собирается. Я прошел вперед и занял свое любимое место на носу. Громадная резная голова дракона, которая однажды выловила меня йз волн, ожесточенно жевала море деревянными зубами, выплевывая брызги и пену.
Я любовался ее яростью, наслаждался биением волн. Потайной люк в глотке драконьей головы теперь заделан, секретный носовой отсек соединен с внутренними помещениями шхуны, через которые можно туда попасть. Эту темную и затхлую конуру, напоминающую о шпионских и контрабандистских «подвигах» «Дракона» мы называли «Пещерой». Но она так же гулко резонировала от ударов волн, как и в прежние времена, давая «Дракону» собственный неповторимый голос, постоянный и низкий грозный рев.
Усевшись у бушприта, я любовался морем, и менее всего мне хотелось бы видеть сейчас именно Роланда Эбби. Но вот он уже сидит рядом со мной.
– Бы говорили с Горном. – В голосе его – чуть ли не упрек.
– Ну и что?
– О нет, ничего. Но я бы предпочел поговорить с рыбой. От нее и то больше узнаешь.
– Вам не нравится Горн.
– Я ему не доверяю. Знаете, как его прозвали в кубрике?
– Нет.
– Словоплет. Он наплетет вам, что хочешь, в любой момент. Он из лжи спрядет правду, ваш Горн. Он может выткать из вранья целую картину, в правдивости которой вы уже не усомнитесь.
– И когда он соврал? – заступился я за Горна.
– А когда он сказал правду? – парировал пушкарь.
Море выплюнуло нам под ноги клочья пены. Резная драконья голова погрузилась в волну и вынырнула, расплескивая воду.
– Он сказал вам, почему отвернул, когда заметил нас? – напирал Эбби. – Сказал? Или каким это образом он умудрился сбежать с гражданского пакетбота в военно-морской шлюпке? Или кто ему так разукрасил спину?
– Я ничего не знаю про спину. Я его без рубашки не видел.
– Если он скажет, что это плетка, то соврет. – Солнце засияло в стеклянном глазу Эбби. – Плетка на такое не способна.
– На какое – «такое»?
– Живодерство.- Это слово он как будто выплюнул. – На такое способен только Генри Морган. Или
