женщины разглядывали платья друг друга.
— Ах! — ответил муж. — Как и следовало ожидать. Сплошной вздор. Но им-то как раз этого и хочется. Ужасная чушь, правда, мисс Рексолл?
Мисс Рексолл беспокойно поерзала на стуле.
— А мне интересно, — ответила она, — хотя не так интересно, как роман.
— Роман? Какой роман? — вмешалась жена. — Ты написал еще один роман?
Мисс Рексолл посмотрела на «него». Неужели она выдала его тайну?
— О, это пока всего лишь наброски.
— Расскажи нам! — попросила жена. — Нет, мисс Рексолл, лучше вы расскажите. О чем он?
Она повернулась на стуле и стала внимательно смотреть на маленькую секретаршу.
— Боюсь… — Мисс Рексолл снова поерзала. — Я пока еще не совсем разобралась.
— О, ничего страшного! Расскажите, как
Но мисс Рексолл не могла преодолеть мучительное оцепенение. Ей казалось, что над ней смеются. И она, не отрываясь, смотрела на складки своей плиссированной юбки.
— Боюсь, я не смогу.
— Почему боитесь, что не сможете? Вы ведь всё знаете. Уверена, этот сюжет у вас в кончиках пальцев. Знаете, я думаю, вы много чего пишете вместо мистера Джи. Ему стоит лишь намекнуть, а вы разворачивает это в полноценную картину. Разве вы не так работаете?
В голосе жены звучала ирония, словно она поддразнивала ребенка. Она перевела взгляд на складки своей собственной голубой юбки, отлично сшитой из очень дорогой ткани.
— Вы ведь шутите? — с горячностью переспросила мисс Рексолл.
— Конечно же, нет! Я давно подозреваю — ну, некоторое время подозреваю, — что вы пишете книги мистера Джи, основываясь на его намеках.
Произнесено это было добродушно, но прозвучало все равно жестоко.
— Я была бы очень польщена, — сказала мисс Рексолл, выпрямляясь, — если бы не знала, что вы хотите выставить меня дурочкой.
— Выставить вас дурочкой? Милое дитя! Да ничего подобного! Вы в два раза умнее меня и в миллион раз компетентнее. Нет, деточка, я по-настоящему восхищаюсь вами! Сама я не смогла бы делать то, что делаете вы, ни за какие богатства Индии. Я бы не смогла…
Мисс Рексолл, сжав губы, сидела молча.
— Ты хочешь сказать, что мои книги воспринимаются так, будто… — проговорил он, от ярости теряя голос.
— Хочу! — отозвалась жена. — Как будто их написала мисс Рексолл, пользуясь твоими набросками. Я и
— Очень умно с твоей стороны!
— Очень! В особенности, если я ошиблась!
— Ты ошиблась.
— Потрясающе! — воскликнула жена. — Значит, я опять ошиблась!
Воцарилась гнетущая тишина.
Нарушила ее мисс Рексолл, нервно ломавшая пальцы.
— Я понимаю, вы хотите испортить отношения, которые установились между нами, — с горечью произнесла она.
— Дорогая, разве между вами есть отношения? — спросила жена.
— Я была
— Милое дитя! — с притворным волнением произнесла жена. — Будьте и дальше счастливы, работайте с ним, будьте счастливы, пока можете! Если то, что есть, делает вас счастливой, так тому и быть! Ну, конечно! Думаете, я так жестока, что хочу отнять у вас ваше счастье — работу с ним? Но ведь я не знаю стенографию и не умею печатать на машинке, тем более не сведуща в двойной бухгалтерии, или как это там называется. Говорю вам, я совершенно ничего не знаю. Не заработала ни пенни в своей жизни. Паразитирую на британском дубе, как омела. Синяя птица не летает у моих ног. Наверное, они слишком большие и опасные для нее.
Она посмотрела на свои дорогие туфли.
— Если бы я в самом деле хотела предъявить претензии, — сказала она, поворачиваясь к мужу, — то предъявила бы их тебе, Кэмерон, ведь это ты берешь и берешь у нее и ничего не даешь ей взамен.
— Он все-все дает мне! — воскликнула мисс Рексолл. — Да, все!
— Что вы имеете в виду подо «всем»? — спросила жена, строго глядя на мисс Рексолл.
Маленькая секретарша сжала губы. В воздухе словно раздался щелчок, и тон разговора стал совсем другим.
— Ничего я не имею в виду такого, чему вы могли бы позавидовать, — ответила она с некоторой заносчивостью. — У меня есть чувство собственного достоинства.
Все смущенно помолчали.
— Боже мой! — сказала жена. — И вы называете это чувством собственного достоинства? Значит, вы совсем ничего от него не получаете, только отдаете! И вы говорите о чувстве собственного достоинства — боже мой!
— Понимаете, мы по-разному смотрим на вещи, — проговорила маленькая секретарша.
— Вы правы, так и есть! — и слава Богу! — подтвердила жена.
— За кого это ты так благодарна нашему Господу? — саркастически спросил муж.
— За всех, полагаю! За тебя, потому что ты получаешь все, ничего не давая взамен, за мисс Рексолл, потому что ей, похоже, это нравится, и за себя, потому что меня это не касается.
— Но если вы захотите, — великодушно возразила мисс Рексолл, — вы тоже можете быть с нами.
— Благодарю вас, дорогая, за предложение, — сказала, поднимаясь со стула, жена. — Но, боюсь, ни один мужчина не может рассчитывать на то, чтобы у его ног крутились две птицы счастья, выдирая друг у друга перышки!
И она ушла.
Наступила напряженная драматичная пауза, которую прервала мисс Рексолл, воскликнув:
— Неужели ко мне и
— Почему бы нет?
Вот и все, что он сказал.
Улыбка
В наказание себе он решил бодрствовать всю ночь. «Офелия в критическом состоянии», — прочитал он в телеграмме. И хотя он ехал в спальном вагоне, в таких обстоятельствах ему показалось неприличным ложиться спать. Вот он и сидел, изнемогая от усталости, в купе первого класса, когда ночь опустилась на Францию.
Долг велел ему находиться у постели Офелии. Но Офелия не желала его видеть. И теперь он ехал к ней в поезде.
Глубоко внутри засело что-то черное и тяжелое, словно какая-то опухоль давила на жизненно важные органы. Он всегда серьезно относился к жизни. И теперь его переполняла эта самая серьезность. Христу на Кресте подошло бы его загорелое, красивое, чисто выбритое лицо, с густыми черными бровями, поднятыми в мучительном изумлении.
Ночь в поезде представлялась ему адом: ничего реального. Две пожилые англичанки, сидевшие напротив, умерли очень давно, наверное, даже прежде него. Потому что, естественно, он и сам уже умер.
Медлительный серый рассвет занимался над горами на границе, и он не сводил с него невидящих
