Впрочем, Алатея тут же смягчилась. Она колебалась, но Нелли была единственным человеком, с кем она могла обсуждать свои планы, так как горничная пользовалась ее неограниченным доверием.
— Надеюсь, ты не сомневаешься, что и у меня есть гордость. Иногда я думаю, это единственное, что у меня еще осталось. Никто не знает, насколько близка катастрофа и как глубока пропасть, на краю которой мы оказались.
— Думаю, Руперт бы вам посочувствовал и не стал бы болтать об этом.
— Дело не в нем. Ты не представляешь, насколько богаты Кинстеры.
— Но почему это так важно?
— Потому что есть только одна вещь, которой я не вынесу, — это жалость. Его жалость.
— Но как вам удалось договориться с ним?
— Просто я представила своего отца как покойного мужа, себя — его вдовой от второго брака, а всех детей своими пасынками и падчерицами, а не братьями и сестрами. Увы, я не успела придумать новые имена для детей. Чарли я назвала Чарлзом. Мне пришлось отвечать без раздумий, иначе он заподозрил бы неладное.
— И как же вы назвали остальных?
— Марией, Алисией и Серафиной. Больше я никого не упоминала.
Алатея поднялась, и Нелли помогла ей снять платье.
— Не хотела бы я оказаться на вашем месте, мисс, когда Руперту станет все известно. Ему это может не понравиться.
— Знаю. — Алатея вздрогнула. Если ей не повезет и Руперт Мелроуз Кинстер выяснит, что именно она и была таинственной графиней, той самой женщиной, которую он поцеловал у церкви Святого Георгия, тогда все дьяволы вырвутся из ада. Руперт, как и она, не показывал своего характера и темперамента до той минуты, пока не приходил в ярость, поэтому все считали его чрезвычайно хладнокровным молодым человеком.
— Я заставила его поклясться, что он не станет пытаться что-либо узнать обо мне. Если все получится, как я задумала, это ему и не понадобится. Пока все обстоит отлично — он встретился с графиней, выслушал ее рассказ и согласился ей помочь. Руперт действительно хочет вывести мошенников на чистую воду, и это очень важно. Леди Силия всегда жалуется на его вялость, на то, что он находит жизнь пресной и скучной; теперь затруднения графини дадут ему возможность встряхнуться.
Нелли фыркнула:
— Выходит, для него полезно, что его одурачили. У Алатеи, мучимой совестью, хватило благородства покраснеть.
— Нет причины считать, что он всегда будет чувствовать себя одураченным, как ты изволила выразиться. Я позабочусь о том, чтобы Руперт никогда не встретился с графиней при свете дня, и всегда буду носить вуаль, а высокие каблуки еще прибавят мне роста. Да, и еще духи. Алатея Морвеллан никогда не пользуется такими. Право, не представляю, как он сможет меня узнать.
С этими словами Алатея скользнула в постель.
— Когда он спасет мою семью, графиня просто исчезнет как дым.
Нелли ходила по комнате, прибирая и вешая в шкаф вещи Алатеи и при этом немилосердно шаркая ногами. Потом она повернулась и посмотрела на Алатею:
— Все-таки не понимаю, почему вы не могли просто пойти к нему, встретиться с ним лицом к лицу и все рассказать. Гордость — вещь хорошая, но есть кое-что и поважнее.
— Дело не только в гордости.
Алатея устроилась поудобнее и теперь смотрела на полог над кроватью.
— Я не встретилась с ним лицом к лицу потому, что тогда он скорее всего не стал бы мне помогать. Он направил бы меня к Монтегю, как с отменной вежливостью он умеет это делать, и все тем и закончилось бы, но нам нужна именно его помощь. Мне нужен рыцарь на боевом коне, а не его оруженосец.
— Не думаю, что он отказался бы вам помочь, — упорствовала Нелли. — Ведь вы знаете его с младенчества. Вы играли детьми вместе все годы, пока вам не исполнилось пятнадцать и вы не стали взрослой леди.
Нелли закончила прибирать, взяла в руки свечу и подошла к постели госпожи:
— Я уверена, что если вы и сейчас обратитесь к нему, то еще будет не поздно и он вам поможет. Я уверена, что так оно и будет, если вы все ему толком объясните.
— Нет, Нелли, из этого ничего бы не вышло. Одно дело помогать заинтриговавшей его незнакомке, и другое — мне.
Повернувшись на бок, Алатея закрыла глаза, не обращая больше внимания на недовольное сопение Нелли.
Через мгновение дверь хлопнула, закрываясь за уходящей горничной.
Алатея вздохнула и попыталась расслабиться. Мышцы ее все еще были напряжены с того самого момента, как он поцеловал ее. Она не ожидала такого, но едва ли за этим крылось что-то серьезное, потому что подобную «галантность» он практиковал повсюду, не пропуская ни одной леди. Если бы она начинала свою игру заново, она бы дважды подумала, прежде чем представиться вдовой, только что снявшей траур, но дело было сделано — маскарад начался.
Руперт Кинстер, участник их детских игр, был как раз тем самым рыцарем на коне, которому предстояло сражаться, защищая ее честь. Она знала его неукротимый боевой дух и то, что он был способен совершить, когда полностью отдавался порученному делу.
В то же время без его участия и помощи положение представлялось Алатее совершенно безнадежным.
Зная его давно и очень хорошо, Алатея понимала, что Для того, чтобы он выполнил свое обязательство, ей придется полностью завладеть его переменчивым вниманием. Он Должен сосредоточить свои силы на решении ее задачи и вдобавок вложить в это дело все свои незаурядные способности. Она не зря придумала загадочную графиню и расставила сети.
Первую битву она выиграла: Руперт был готов встать под ее знамена. Впервые с того момента, как Фиггс принесла ей злополучное долговое обязательство, Алатея позволила себе поверить в возможность победы, полной и окончательной.
Эти мелодраматические мысли вызвали на ее губах улыбку. Она точно знала, почему Руперт не стал бы ей помогать, если бы она не надела маску неизвестной таинственной графини, — ведь они даже не могли находиться в одной комнате, а уж если это случалось, то не приближались друг к другу ближе чем на расстояние в десять футов. Что вызвало такое неприятие друг друга, оставалось глубокой тайной. Когда они были еще совсем юными, то старались скрывать свою неприязнь, притворяться, что ничего подобного не существует, но облегчение, которое оба испытали, когда ее переход в более зрелую категорию молодых женщин освободил их от необходимости ежедневно общаться, было настоящим благом. Разумеется, они никогда не говорили об этом, но каждый из них не мог этого не замечать.
Вот почему, несмотря на то что они выросли вместе, были соседями и дружили семьями, ни он, ни она никогда не выказывали желания потанцевать, например, вальс. Танцевали же они в случае необходимости только деревенские танцы, не требовавшие тесного контакта.
Оба они казались людьми скрытными и не любили демонстрировать свои чувства, и все же единственным человеком, способным вывести Алатею из себя, был Руперт.
Все это вместе объясняло как нельзя убедительнее, почему ей пришлось предпочесть маскарад у церкви Святого Георгия, — она не была уверена, что Габриэль согласится ей помочь. Зато Алатея имела полное представление о его благородных инстинктах, которые всегда толкали его на выручку нуждающемуся в помощи. И все же его реакция на ее просьбу могла оказаться совсем иной. Иметь дело не с графиней, а с Алатеей означало бы для него постоянные встречи с ней, часто один на один, что только усугубило бы их взаимную неприязнь. Всего несколько месяцев назад, случайно оказавшись вместе, оба они ощутили неловкость острее, чем когда бы то ни было прежде. За три минуты общения они привели друг друга в состояние неописуемой ярости. Алатея не могла себе представить, чтобы он ответил согласием на ее просьбу о помощи и провел в ее обществе несколько часов, забыв о том, что этого не было долгие годы. А уж если бы такое случилось, это, возможно, довело бы их до безумия.
Но гораздо важнее было то, что Алатея просто боялась открыть свое инкогнито; Если бы она сама
