— Ну того, что ты ненавидишь женщин.
Хок вытащил ловушку. Она была пуста. Он снова погрузил ее в воду.
— Я не всех женщин ненавижу, — ответил он наконец. — Во всяком случае теперь.
— Это нелегко?
— Что?
— Не чувствовать ко мне ненависти.
От этих слов Хок застыл на месте.
Энджел была права.
Это противоречило всему, что Хок усвоил в своей жизни, полной постоянной борьбы за выживание в этом грубом мире.
И все же он не мог ненавидеть Энджел. Она была чиста, как образы, сотворенные ею из цветного стекла. Все краски жизни сошлись в этой женщине с затравленными глазами и губами, все еще не разучившимися улыбаться.
— Это пугающе легко, — сказал Хок, пристально глядя на Энджел.
До Энджел стал доходить смысл его слов, и у нее перехватило дыхание.
Пугающе.
Это естественно, когда в одно мгновение кто-то рушит твое представление о жизни.
С ней такое случалось дважды. Недавно с Хоком, когда она научилась не доверять своему первому впечатлению. И раньше, во время аварии, когда она научилась не доверять самой жизни.
Почти невыносимо было высвободиться из-под обломков рухнувшего мира и заново научиться ходить в мире, который уже не сможет быть столь же безопасным, как прежний.
Любовь дала ей силы. Любовь Дерри. Любовь Карлсона.
Хоку, должно быть, намного хуже. Он совсем один. Его старые представления о жизни рушатся, и их пока нечем заменить.
Звук поднимаемой из морской синевы ловушки вывел Энджел из задумчивости. Она увидела что-то темное и угловатое, вцепившееся в край ловушки, и быстро вскочила на ноги, возвращаясь в мир, который выбрала, мир, который любила. Она привстала на цыпочки и заглянула через руку Хока.
— Это то, что нужно, — сказала она. — Только посмотри, какой красавец!
При виде такого энтузиазма Хок приподнял бровь. Краб полз по краю ловушки, размахивая толстыми зазубренными клешнями.
— Мне наплевать, как он выглядит, — сказал Хок.
— Чем толще панцирь, тем слаще мясо.
Она резко встряхнула ловушку, схватила растерявшегося краба и понесла его на берег.
Хок смотал канат, взял ловушку и последовал за ней, удивляясь, как такие нежные и добрые существа, как Энджел, могут жить в мире, где правят зубы и когти.
Потом он вспомнил, как ловко она схватила устрашающего вида краба, и его губы чуть скривились в усмешке.
Может, правильнее будет спросить, как зубы и когти могут сосуществовать рядом с Ангелом.
Глава 21
Хок вновь перешел вброд с катера на берег. Энджел ждала, растянувшись на старом одеяле. Она лежала на животе, положив подбородок на руки, и наблюдала, как огромный мохнатый шмель перелетает с цветка на цветок.
— Переживаешь за цветы? — спросил Хок.
— Мммм? — промычала Энджел. — Почему я должна переживать за них?
— Шмель перелетает с цветка на цветок, пьет нектар и улетает, даже не оглянувшись на прощание.
— Это с точки зрения шмеля. — Губы Энджел слегка изогнулись в загадочной улыбке.
Она села, чтобы взять из рук Хока содовую воду. Он ловко открыл банку и передал ее Энджел.
— А какая еще есть точка зрения? — спросил Хок, открывая другую банку для себя.
— Цветка.
— В чем же она заключается? — спросил Хок, наслаждаясь прелестной улыбкой Энджел.
— Цветок принимает одного шмеля за другим, одного за другим.
Под черными, как ночь, усами Хока мелькнули белые зубы, и раздался тихий смех — грубоватый, мужской.
Энджел не могла отвести от него взгляда. Резкие черты лица Хока смягчились, оно стало словно моложе, теплее и добрее. Энджел и раньше считала, что Хок красив, но когда он засмеялся, то стал прекраснее языческого бога.
Он повернулся и с улыбкой посмотрел ей в лицо. И словно солнце выглянуло из кромешной тьмы. Сине- зеленые глаза Энджел впитывали каждый миг преображения Хока.
— Одного за другим, одного за другим, — сказал он, улыбаясь и качая головой. — Энджел, ты… нечто.
— Ты тоже. А когда улыбаешься, — поспешно добавила она, — ты просто неотразим.
Лицо Хока выразило удивление. Глаза, только что светившиеся смехом, потемнели: Энджел, как всегда, говорила правду. Он пристально вглядывался в нее: в глазах Энджел не было ни тени страха или неловкости — только удовольствие.
— Мне придется чаще улыбаться, — сказал Хок.
— Да, — согласилась Энджел. — Это будет… нечто.
Хок медленно протянул к Энджел загорелую руку и скользнул кончиками пальцев по изгибу выгоревшей на солнце брови, потом по прямой линии носа к ямке над верхней губой. Как бы он хотел сейчас прижаться к ней ртом и ощутить на губах нежную теплоту ее кожи.
Вместо этого Хок снова улыбнулся. Энджел улыбнулась в ответ, и Хоку показалось, что все, чего коснулась ее улыбка, засияло яркими цветами. Он медленно отнял руку, боясь, как бы удовольствие в ее глазах снова не сменилось страхом.
— Что еще нам нужно к обеду? — спросил Хок.
Он отвернулся, чтобы собрать остатки импровизированного пикника, а Энджел почудилось, что в его голосе она слышит странную хрипотцу. Только теперь она осознала, что все время, пока пальцы Хока гладили ее лицо, она сидела совершенно неподвижно.
При мысли о том, чем кончается нежность Хока, ее бросило в дрожь. Мягкий вначале, он затем становится суровым и жестоким.
— Р-рыбу, — сказала Энджел. Затем, откашлявшись, повторила тверже: — Рыбу.
Хок окинул взглядом узкую горловину бухты. В проливе Инсайд-Пасседж ветер трепал белые гребни волн.
— Может, обойдемся крабами и моллюсками? — с сомнением спросил он.
— В бухте есть треска, — торопливо сказала Энджел. — А если повезет, то и палтус.
— А лосось?
Энджел вздохнула:
— Сомневаюсь, но всякое может быть.
Они вместе собрали снаряжение. На этот раз Энджел сама пошла вброд к катеру. Солнце согрело воду, и теперь она была приятно бодрящей. У борта вода доходила Энджел до самых бедер.
Поручни катера находились на уровне ее глаз, а лестницы на корме не было.
— Теперь самое трудное, — сказала Энджел, перехватывая ведро поудобнее.
Хок тем временем, не говоря ни слова, положил на палубу все, что было у него в руках, затем взялся за поручни, подтянулся и одним сильным движением перемахнул через борт.
Энджел с восхищением смотрела на него, а он перегнулся и взял у нее из рук ведро.
— Что за трудность? — спросил Хок. — Чистить крабов?
Энджел не сразу сообразила, что он говорит серьезно. Хок действительно не понял, что она имела в виду. А Энджел молча вопрошала небо, почему жизнь так неравномерно дарует физическое совершенство.
— Залезть на этот чертов катер, — с досадой сказала Энджел. — По крайней мере для некоторых из
