открытыми глазами, она до последней горькой капли испила понимание того, что она сделала с ним и с собой.
Глендруидский Волк и правда читал в душе Дункана. Вопреки всем сомнениям и искушениям, Дункан был человеком слова.
И слово это было дано Доминику ле Сабру.
Теперь Эмбер понимала это.
Слишком поздно.
Если Дункан позволит себе любить меня, он не сможет допустить, чтобы наш брак был расторгнут. Он должен будет отказаться от чести и от Доминика ле Сабра.
Дункан Максуэллский. Клятвопреступник.
Если он откажется от чести, то возненавидит себя.
И меня.
Глава 20
Двенадцать дней спустя Кассандра вошла в роскошно убранную комнату, служившую тюрьмой для Эмбер.
Эмбер подняла глаза от рукописи, которую пыталась разобрать. Пыталась, но у нее ничего не выходило. Ее мысли были заняты лишь одним.
Дунканом.
— Приехала Ариана, — без предисловий сказала Кассандра. — Дункан хочет, чтобы ты пришла к нему.
На мгновение Эмбер застыла, словно мертвая. Потом она длинно, беззвучно выдохнула и окинула роскошную спальню глазами, видевшими лишь тысячу оттенков темноты.
— Саймон привез и норманнского священника вместе с норманнской наследницей, — продолжала Кассандра. — Без сомнения, ваш брак будет расторгнут.
Эмбер промолчала.
— Что ты будешь делать? — спросила Кассандра.
— То, что должна.
— Ты все еще надеешься, что Дункан позволит себе любить тебя?
— Нет.
Но вспышка чувства в глазах Эмбер сказала да.
— Он все еще приходит к тебе в самый темный ночной час, когда больше не может противостоять своему желанию? — спросила Кассандра.
— Да.
— А когда страсть утолена?
— Тогда приходит гнев на самого себя и на меня, на ложь и клятвы, завлекшие нас обоих в ловушку. И тогда он больше не прикасается ко мне. Это причиняет слишком сильную боль.
— Хорошо, что хоть столько нежности к тебе в нем осталось.
Улыбка Эмбер была невыносимее, чем крик боли.
— Да, — прошептала она. — Хотя он этого и не знает, но от моей боли больно и ему.
— Ты еще надеешься, что когда-нибудь он тебя полюбит?
Длинные ресницы опустились, скрыв глаза Эмбер.
— Каждый раз, когда мы прикасаемся друг к другу, за страстью ощущается больше страданий, больше темноты. Там, где есть столько чувства, есть, наверное, и шанс…
— Ты останешься с ним, пока у тебя есть надежда, — сказала Кассандра.
Эмбер кивнула.
— А потом? — спросила Кассандра. — Что ты будешь делать, когда надежда исчезнет и останется лишь тысяча оттенков темноты?
Ответом было молчание.
— Можно взглянуть на твой подвесок? — спросила мудрейшая.
Эмбер удивленно посмотрела на нее. Мгновение поколебавшись, она сунула руку в вырез платья и вытащила древний подвесок.
Этот драгоценный камень из прозрачного золота все так же висел на блестящей цепочке. Но при всей своей красоте янтарь изменился, изменился настолько неуловимо, что только Наделенный Знанием человек увидел бы, как… темнота затягивает свет своей вуалью.
Кассандра коснулась подвеска кончиком пальца, который чуть заметно дрожал вопреки ее усилиям скрыть под маской безмятежности, как подобает ей, Наделенной Знанием, обуревавшую ее скорбь.
— Ты знаешь, что Дункан губит тебя, — сказала старшая женщина.
Эмбер ничего не ответила на это.
— Капля по капле, ты тайно кровоточишь, — прошептала Кассандра, — пока не останется ничего от света и жизни, только темнота.
И опять Эмбер ничего не сказала.
— Это губит заодно и Дункана, — без всякого выражения проговорила Кассандра.
Только тогда Эмбер вскрикнула, и в ее крике было и отрицание, и боль, и гнев под стать тому, что испытывал Дункан. Ибо с ним она была в ловушке, и с каждым днем окружавшая их темнота становилась еще на один оттенок темнее. День за днем, пока не останется ничего от света и жизни.
Только одна темнота.
— Он не должен отказываться от тебя, — с силой сказала Кассандра. — Я никогда никому не желала смерти, но вот теперь желаю ее этой норманнской суке, которая…
— Нет! — резко возразила Эмбер. — Не тащи свою душу во мрак из-за того, что сделала я. Ты сама учила меня делать выбор и жить с этим выбором.
— Или умереть.
— Или умереть, — согласилась Эмбер. — Все равно, не будь этой наследницы, нашлась бы какая-нибудь другая. Не можем же мы убивать несчастных дев налево и направо, верно?
Смех Кассандры был так же печален, как ее глаза.
— Не можем, — согласилась она. — На свете не найдется столько богатых невест, сколько нам пришлось бы убить, прежде чем твой твердолобый лорд проснется и увидит, какое богатство у него под боком — только протяни руку.
Не касаясь друг друга, однако, чувствуя близость во всех иных отношениях, Наделенная Знанием и ее названная дочь сошли вниз, в личные покои лорда. Картина, которую они там застали, освещалась огнем очага, факелами и туманным светом, лившимся сквозь высокое окно.
Дункан сидел в дубовом кресле. Саймон своим кинжалом отрезал тонкие ломтики мяса от целого окорока и умело раскладывал их на серебряном блюде.
Сначала Эмбер подумала, что никого больше в комнате нет. Только когда Дункан заговорил, она поняла, что Саймон режет мясо не для себя, а для кого-то другого.
— Леди Ариана, — сказал Дункан, поднимаясь с кресла, — позволь представить тебе мое оружие, колдунью по имени Эмбер.
Женщина, одетая в платье из черной шерсти, повернулась к ним лицом. В руках она держала небольшую арфу.
В первое мгновение Эмбер подумала, что голову Арианы покрывает капюшон из поблескивающей черной материи, расшитый узором из серебряных и фиолетовых нитей. Потом она поняла, что это не капюшон, а волосы Арианы, туго заплетенные и уложенные. Серебряные украшения светились в этих черных, как полночь, волосах, а аметисты таинственно вспыхивали при малейшем движении Арианы.
— Подойди к ней, Эмбер, — приказал Дункан.
На мгновение Эмбер замешкалась, не в силах заставить себя двигаться. Потом ноги повиновались приказам — скорее разума, чем сердца. Она приблизилась к норманнской наследнице.
— Леди Ариана, — произнесла она, наклоняя голову. На краткий миг любопытство оживило глаза, которые были того же густо-фиалкового цвета, что и драгоценные камни, вплетенные в волосы Арианы. Потом густые черные ресницы опустились.
Когда они снова поднялись, то в глазах словно бы закрылась какая-то дверь. В них не осталось ничего
