Указанный перелом вовсе не означал, что терапия для Мэри закончилась. В том длинном странствии, цель которого состояла в самопостижении, она миновала свой внутренний ад, но чистилище все еще ждало ее. Мэри предстояло проделать значительный объем работы, чтобы укрепить связь со своей сексуальностью и с собственным тазом. Эта связь устойчиво ассоциировалась у нее с отчаянием. «Если я сексуальна, то я не могу обладать своим отцом. Если я обладаю собой, то не могу обладать мужчиной». Мэри была достаточно сообразительна, чтобы понять бессмысленность последней альтернативы, этого взаимоисключающего «или-или», понять, что бытие человека ради себя, ради своего собственного Я вовсе не означает, что такой человек не может иметь сексуального партнера. Однако интеллектуальное постижение этой истины умом не меняло ее чувств. Трещина между эго и сексуальностью была глубоко укоренена в структуре личности Мэри и ее тела, и с этой трещиной, этим разрывом ассоциировалось глубокое чувство отчаяния, против которого она все еще продолжала бороться. Однако она уже была близка к капитуляции перед собственным телом.
Капитуляция перед собственным телом в своей основе означает полную и безоговорочную капитуляцию перед его сексуальностью, располагающейся в фундаменте структуры тела, а именно в тазе. Такого рода капитуляция представляет собой физический, а не психологический процесс, хотя ей можно способствовать за счет понимания тех страхов, которые ее блокируют. Физический процесс капитуляции в качестве одного из элементов требует позволить волне возбуждения, ассоциирующейся с дыханием, перемещаться в таз и далее, в ноги. Когда это происходит, таз начинает спонтанно двигаться: при вдыхании — назад, при выдыхании — вперед. Указанное самопроизвольное движение получило у Райха название «оргазмический рефлекс», поскольку оно наблюдается и в кульминационном, вершинном моменте полового акта, когда человек полностью капитулирует перед своими сексуальными чувствами. Результатом, как я подчеркивал в предшествующей главе при описании упражнения, называемого тазовым мостиком, является ощущение радости.
Указанное упражнение может быть также использовано с тем, чтобы способствовать развитию у человека чувства самообладания. Самообладание, с моей точки зрения, охватывает право иметь и удерживать: иметь собственное Я, а также иметь и удерживать любимое существо. Когда при выполнении упомянутого упражнения таз пациента становится энергетически заряженным, я вкладываю ему между бедер свернутое в рулон шерстяное одеяло и прошу сжать его настолько сильно, насколько он в состоянии это сделать. Я также предлагаю как можно сильнее выпятить при этом нижнюю челюсть, чтобы с помощью выдвинутого подбородка мобилизовать агрессивность. Порой я еще принуждаю пациента в то же самое время кусать туго скрученное небольшое полотенце. Концентрация агрессивности на каком-либо объекте в сильной степени увеличивает заряженность и пульсацию в тазе, причем последняя распространяется на ноги и стопы. Разумеется, полотенце в данной ситуации можно рассматривать как представление груди, в то время как одеяло служит представлением тела любимого человека. Если человек в состоянии позволить в этот момент заработать чувству обладания, у него появляется сильное ощущение самообладания, равно как и ощущение того, что он располагает правом обладать целым миром. Это дает такому человеку возможность объединиться с миром или со вселенной в активном, а не в каком-то мистическом смысле.
Придя на один из последующих сеансов, Мэри с порога доложила: «Сейчас я на самом деле чувствую себя счастливой. Я испытываю нежные и даже сладостные чувства к нескольким мужчинам, но отнюдь не бегаю за ними и не вешаюсь им на шею. Я просто в восторге от этого ощущения. Теперь я вполне могу находиться в одиночестве и вместе с тем испытывать внутри прекрасное чувство. Я располагаю сразу и чувствами, и свободой, и это чудесно».
Потом она добавила: «Я очень высоко ценю вашу помощь и то, что вы не увлеклись мною. Это позволяет и мне оставаться свободной и не увлекаться вами».
До тех пор пока два человека увлечены друг другом, они не являются свободными. Нуждаясь в чем-то от своего партнера, они оба зависимы. Зависимость во взаимных отношениях отбрасывает каждого из партнеров назад, во времена, переживавшиеся в детстве, когда они были зависимы и уязвимы. Чтобы освободить их обоих от зависимости, чтобы помочь им трансформироваться в зрелых взрослых людей, нужно понимать роль сексуальной вины в том, что человек становится готовым к подчинению, — иными словами, готовым вести свою единственную жизнь ради других людей. Концепция, что каждый должен жить для других, — это некая сомнительная деловая сделка, при которой ни один человек не живет для себя. Вопрос о том, как именно срабатывает сексуальная вина в процессе формирования невротического характера, подвергается рассмотрению в следующей главе.
Глава 11. Страсть, секс и радость
В предшествующей главе был подвергнут рассмотрению страх смерти, который, по моему убеждению, лежит в основе всех эмоциональных проблем, заставляющих людей обращаться к терапевту. Результатом страха смерти является страх жизни. Человек не в состоянии капитулировать перед жизнью или перед собственным телом, поскольку такая капитуляция означает отказ от контроля со стороны эго. А подобный отказ свел бы человека лицом к лицу со страхом перед тем, что он неизбежно умрет или, по крайней мере, может умереть. Указанный страх берет свое начало в пережитом в самом раннем детстве опыте соприкосновения с реальной смертью или хотя бы с возможностью смерти, которая заставила организм в качестве защитной меры облечь себя в броню, чтобы в дальнейшем не быть уязвимым для этой возможности, если она повторится. Однако жить закованным в броню и находящимся в состоянии полной боевой готовности означает, что такой человек в любой момент вполне допускает вероятность подвергнуться нападению или оказаться под угрозой потери жизни. Ясно, что это и есть психологическое, а также физическое состояние борца за выживание. Вся та энергия, которая вкладывается в усилия по обеспечению выживания, изымается из организма и оказывается недоступной для того, чтобы наслаждаться жизнью. Одновременно это еще и означает, что страх смерти, обуревающий человека, не позволяет ему жить полноценно и тем самым только приближает его к смерти.
Жизнь и смерть представляют собой два противоположных состояния. Если кто-то жив, то он не может быть мертв, и наоборот, но, как мы отмечали в одной из предыдущих глав, человек вполне может быть наполовину жив и наполовину мертв. Если некто не живет полноценно, то он отчасти мертв и, следовательно, тем сильнее напуган перспективой смерти. Человек, живущий полноценно, не боится смерти, поскольку в нем вообще нет страха, он ничем не запуган. Он свободен от хронической зажатости, которая является внешним представлением страха. Его тело не закрепощено, оно расслаблено и свободно. Такой человек не отрицает смерть, но она не является для него физической реальностью до тех пор, пока она действительно не наступит. А когда смерть все-таки приходит, она не сопровождается никакими ощущениями. Жизнь — вот что является подлинным противоядием от смерти.
Храбрый человек по определению не боится смерти, потому что в этом как раз и состоит суть храбрости. На протяжении тысячелетней истории люди рисковали своей жизнью ради свободы и иных высоких идеалов, поскольку свобода и все то, что с ней сопряжено, необходима для того, чтобы испытывать радость жизни. Без свободы радость невозможна, а без радости жизнь пуста. В ходе дебатов по поводу независимости американских колониальных владений от Англии, которые проходили в рамках законодательного конвента штата Виргиния, Патрик Генри note 10 произнес слова, ставшие впоследствии знаменитыми: «Дайте мне свободу или дайте мне смерть». Присущее ему чувство устремленности к свободе возвысилось до страсти, которая была достаточно сильна, чтобы превозмочь страх смерти. Другие храбрецы поступали подобным же образом, поскольку в них также пылала страсть, достаточно сильная для того, чтобы они могли без всякого страха взглянуть в лицо смерти. Многие люди отдали жизнь за свои религиозные убеждения, поскольку их убеждения были неразрывно связаны со страстным отношением к принципам и доктринам своей религии. Но влюбленные тоже неоднократно рисковали и тоже приносили свою жизнь на алтарь страсти. В этом и заключается природа любой страсти, что она в состоянии подвигнуть человека на действия, которые пересиливают свойственное нашему эго стремление к самосохранению. Только через такое преодоление человек может испытать ту радость и даже экстаз, которые предлагает жизнь.
Подлинная страсть по самой своей природе является жизнеутверждающей, то есть позитивной для
