Данное явление не только способствует углублению дыхания, но и более полно привязывает меня к земле, а это означает, что я, да и любой человек, проделывающий указанное упражнение, оказываемся связанными с реальной действительностью собственного тела. Все мы — дети земли, ожившие благодаря духу вселенной. Наша человечность зависит от нашей связи с землей. Потеряв эту связь, мы становимся разрушителями. Мы теряем из виду то, что мы во многом тождественны не только другим людям, но и прочим живым созданиям, поскольку в своей гордыне отрицаем наше общее происхождение. Мы отступаем в свои головы, в мир, который сами сотворили и в котором видим себя особенными, всемогущими и бессмертными. Чем дальше мы отступаем вверх, уходя от земли, тем больше вырастает наше самомнение, наше суждение о собственном имидже. В этом эфемерном мире нет места чувствам печали или радости, боли или величия. Там вообще нет никаких реальных чувств, а только одни сантименты.
Подобно столь многим другим современным людям, я тоже был чрезмерно эгоистичным и нарциссическим индивидом. Мне настоятельно требовалось сойти вниз с вершин, куда я себя вознес, с пьедестала, возведенного мною для того, чтобы отрицать и отвергать унижение, которое меня заставили испытать в детстве. Взгромоздившись на этот высоко поднятый постамент, я боялся свалиться с него или свалять дурака, поскольку моя самоидентификация была привязана к этому возвышенному положению. К счастью, я сохранил какую-то идентификацию со своим телом, и это заставило меня понять, что любая радость, которую я рассчитывал отыскать, может пребывать только и исключительно в царстве тела с присущей ему сексуальностью. Спуск вниз, на землю оказался для меня длительным и трудным процессом, но когда я в конце концов ощутил, что мои ноги прочно связаны с землей, то испытал чувство радости.
Я нахожусь сейчас в большем соприкосновении со своим телом, нежели это было раньше, я в большей степени осознаю его напряжения и понимаю его слабости. Продолжая этот ряд, я гораздо легче ощущаю собственные чувства. Так, если меня спровоцировать или причинить боль, то сегодня мой гнев возникнет быстрее, но вместе с тем я сумею выразить его более подходящим образом. Результат таков: я испуган или обеспокоен меньше, чем когда-либо прежде. А если человек не испуган, то он оказывается в состоянии принять жизнь такой, какая она есть. Все это дает мне ощущение внутренней умиротворенности, являющееся фундаментом радости. И я на самом деле часто испытываю радость, которая приходит ко мне в связи с естественной красотой, свойственной окружающим меня людям и предметам.
Когда человек влачит существование в терминах выживания, то главный смысл начинает придаваться поведению и объектам, способствующим выживанию, скажем, необходимости быть хорошим, сильным и обладать властью. Поскольку поиски смысла лежат в самой природе человеческого разума, то те индивиды, кто ориентирован на радость, находят смысл в жизненных установках и поведении, способствующих обретению радости. Как следствие, я приписываю важный смысл таким установкам, как достоинство, искренность и чувствительность. Я нацелен поступать таким образом, чтобы иметь возможность гордиться собой и избегать поступков, из-за которых могу почувствовать вину или стыд. Истоки внутреннего достоинства лежат в имеющемся у меня чувстве, что я имею право высоко держать голову и смотреть любому встречному прямо в глаза, не отводя взгляда. Искренность представляет собой несомненную добродетель, но одновременно она также является выражением уважения к своей собственной цельности. Когда человек лжет, его личность раздваивается. Тело знает истину, которую произносимые вслух слова отрицают. Такое раздвоение или разрыв представляет собой весьма болезненное состояние, и оно может быть оправдано лишь в том случае, когда не соврать означает подвергнуть свою жизнь или цельность своей личности серьезной угрозе. Многие люди произносят ложь, не испытывая при этом никакой боли, но это свидетельствует всего лишь о том, что они потеряли контакт с собственным телом и нечувствительны к переживаемым ими ощущениям.
Чувствительность — вот свойство по-настоящему живого человека. Когда мы умерщвляем себя, то утрачиваем свою чувствительность. Посему дети, как это всем известно, обычно чувствительнее взрослых. Нужно непременно быть чувствительным по отношению к другим, но также и к себе. Если мы не являемся чувствительными к себе, то заведомо не можем быть чувствительными к другим. Проблема здесь состоит в том, что нечувствительный человек не осознает своей нечувствительности. Я не веду речь о бдительной настороженности, которая представляет собой состояние повышенного напряжения. Чувствительность — это способность оценить различные связанные с жизнью тонкие оттенки выражения, как человеческие, так и не относящиеся к людям. Такого рода чувствительность зависит от внутренней умиротворенности, берущей свое начало в отсутствии борьбы, равно как и чрезмерных усилий. Именно эти ценности придают жизни ее подлинный смысл, поскольку все они относятся к числу свойств, способствующих обретению радости.
Глава 12. Страсть и дух
Капитуляция перед Богом
Изречение о том, что не хлебом единым жив человек, хорошо известно, однако оно не воспринимается всерьез в нашей культуре, которая озабочена в первую очередь материальными объектами, вещами. Чтобы понять эту озабоченность, нужно признать, что она берет свое начало в нашем самоотождествлении с эго и его ценностями. Для эго по-настоящему дороги те предметы и поступки, которые служат поднятию имиджа данного индивида в глазах других людей. Этой цели успешно служит накопление всякого рода собственности, равно как денег, власти, успехов, славы и положения. Поскольку эго является интегральной составной частью человеческой личности, все мы так или иначе заинтересованы в нашем имидже и в нашем общественном статусе. Серьезная проблема возникает лишь тогда, когда погоня за ценностями, свойственными эго, становится доминирующей деятельностью всей культуры. Результат оказывается следующим: все иные, гораздо более важные и глубокие ценности, которые мы называем духовными, игнорируются либо недооцениваются, поскольку люди перестают видеть их релевантность, или, иначе говоря, уместность, для своей повседневной жизни. Противоположность между грубым материализмом и духовностью не допускает никакого примирения, никакого компромисса, поскольку эти понятия являются взаимно исключающими. Если в качестве характеристики всеобщей погони за движимыми и недвижимыми материальными благами мы пользуемся термином «ценности эго», то усиление духовных чувств принадлежит к королевству телесных ценностей. Здесь эго и тело служат просто в качестве отражений двух различных граней человеческой личности. Обе эти грани существенно важны для здорового функционирования каждого индивида.
Телесные ценности поддерживаются и укрепляются любым чувством, понятием, объектом или поступком, которые усиливают в теле ощущение хорошего самочувствия; к их числу относятся любовь, красота, истина, свобода и достоинство. Все это — внутренние ценности, которые имеют отношение к восприятию человеком собственного Я, в противоположность ценностям эго или материальным ценностям, берущим свое начало во взаимоотношениях человека с внешним миром, а также во внешних аспектах его бытия. Внутренние ценности представляют собой подлинные духовные ценности, поскольку они ассоциируются с деятельностью духа и обеспечивают возникновение сильных чувств или страстей. С другой стороны, никто не проявляет подлинной страсти по поводу ценностей эго, хотя многими людьми движет сильное честолюбивое стремление заиметь их. Побуждение укрепить свое реноме или амбициозное желание прославиться, равно как и почти маниакальная жажда разбогатеть, не порождают у человека хорошего телесного самочувствия. Можно, конечно, сказать, что быть богатым — приятное ощущение, но указанное ощущение связано с имеющимся у эго мнением, что богатство дает чувство безопасности и власти. У первобытного человека идея богатства не будет порождать ровным счетом никаких особых чувств и ощущений, в то время как достоинство, честь и уважение непременно будут вызывать сильные положительные эмоции и у дикаря. Отсутствие идентификации с перечисленными высшими ценностями лежит в основе массовых социальных беспорядков, ставших сегодня настоящим бедствием наших обществ.
Еще одной духовной ценностью, которая практически отсутствует в нашей культуре, является чувство
