— Курите, — щелкнул он портсигаром перед Лешей.
Тот неторопливо вынул папиросу и размял ее. Сердюк чиркнул спичкой. Леша сделал несколько затяжек, потом картинно отставил руку и, стряхнув пепел, сказал:
— Как разведчик разведчику скажу, что вы болван, Сердюк!
«Испортит дорожку», — тоскливо подумал старшина, смотря на падающий пепел, и только тут до него дошел смысл услышанного.
— Что?! — не поверил он.
— Как разведчик разведчику скажу, что вы болван, Сер… — докончить Леша не успел, ибо получил такой крепкий удар под ложечку, что у него перехватило дыхание, и на глазах выступили слезы.
— Говори, говори, — попросил Сердюк, видя, как тот беззвучно открывает рот. — Не можешь? Ну, так я тебе помогу, — и ударил снова. Леша мотнул головой и повалился на дорожку.
— У, падла, фашист поганый, — обрел он наконец дар слова.
— Что?! — снова вскричал Сердюк. — Ах ты… в… твою… тебя… в… такую…
Эта длинная очередь из грязной ругани достигла ушей Ветрова, понявшего, что напарник засыпался. Что было делать — сматываться или спешить на выручку? Из каптерки снова послышались крики, сопровождаемые крепкими ударами, и он, больше не раздумывая, бросился к освещенному окну.
— С кем связан? — кричал Сердюк, а Леша, зажимая кровоточащий нос, гнусаво отвечал, повернувшись в сторону окна:
— Один я шел, один…
Внимательный наблюдатель сразу бы понял, что его ответы предназначаются вовсе не для старшины, но тот, видимо, совсем утратил отпущенную от природы небольшую возможность соображать и упрямо продолжал:
— Явки? Пароли? Адреса?
В это время Леша увидел подбежавшего к окну Ветрова и сделал знак уходить. Сам же выпрямился и гордо сказал:
— Хорошо, я дам показания, но только офицеру.
За это он получил прощальную затрещину.
— Руки за спину! — скомандовал Сердюк и повел его в карцер.
Женя побежал в корпус, не зная, что предпринять. Перед ним стояло окровавленное лицо Мартиросова. «Что же он сделал с пацаном, жлоб проклятый? — яростно думал он. — Как поднялась рука?» За долгую жизнь в училище у него на памяти был лишь один случай рукоприкладства, за что допустивший его офицер жестоко поплатился и был немедленно изгнан из училища. Конечно, Леша — не сахар, кого хочешь выведет из себя, но чтобы подвергнуться такому жестокому избиению… И даже после того, как показалась первая кровь… Нет, он завтра же расскажет обо всем увиденном командиру пятой роты майору Мамедову, да что там майору, он пойдет выше — Колун должен за все получить сполна. Правда, придется рассказать и о своем участии… Ну и пусть, умные люди поймут, что у них с Мартиросовым не было преступных намерений.
Он решил обратиться за советом к Алишеру — прокурор наверняка подскажет что-нибудь дельное.
Тот слушал молча, полуприкрыв по обыкновению глаза, а когда Женя закончил свой сбивчивый рассказ, заговорил рассудительно и неторопливо:
— Давай взвесим все «за» и «против». Сердюк виноват в том, что: а) необоснованно отказал в выдаче положенного обмундирования, чем толкнул Мартиросова на противоправные действия, и б) нанес ему телесные повреждения. Доказательства того и другого имеются, как говорится, налицо.
— Он и мне угрожал, — Женя попытался расширить список преступлений Сердюка, — не выскочи вовремя, и у меня были бы доказательства на лице.
— Нет, твой случай не подходит, ибо не может быть подтвержден независимыми свидетелями. Довольно и двух упомянутых пунктов обвинения. Теперь о вашей вине. Мартиросов проник в каптерку, сломав форточку, и совершил кражу.
— Постой, какая кража? Старые ботинки, подлежащие уничтожению.
— Тут важно, что противоправное деяние — кража со взломом, имела место сама по себе, а предмет кражи — дело второе. Твоя же вина — соучастие. Оружия не было?
— Ты что?
— Это хорошо, иначе дело потянуло бы на бандитизм. И тем не менее для правосудия вы — преступная группа, что уже само по себе является отягчающим обстоятельством.
— Что же делать?
— Сердюк тебя видел?
— Вроде бы нет, он и пропажу ботинок вряд ли заметил, там, знаешь, какая куча?
— Поэтому тебе лучше всего пока не возникать.
— Как?! — Женя даже потерял дар речи от возмущения. Выходит, он должен прятаться за спину малолетки и молчать об его избиении!
— Ты погоди пыхтеть, — попытался успокоить его Алишер, — ты рассуждай логически. Если не возникаешь, значит, не было кражи, значит, Мартиросов залез в каптерку только для того, чтобы ликвидировать допущенную по отношению к нему несправедливость. И при этом был еще избит. Дело поворачивается совсем по-другому, понимаешь?
Женя с трудом сдерживался, в нем все протестовало, и доводы Алишера отскакивали, как камешки от бетонной стены. Ведь они обосновывали необходимость его трусости и, что самое обидное, исходили от такого правдолюбца, как Алишер. Или он считает, что право служить истине и быть честным принадлежит только ему? Женя стал в запальчивости высказывать это, но услышал в ответ как всегда спокойные и обоснованные возражения: не надо-де уходить от существа дела и обсуждать чужие принципы, что его не заставляют лгать, а советуют лишь промолчать, ибо в данном случае молчание красноречивее слов и вполне соответствуют свидетельскому правилу древних римлян: Tacet, sed loquitur.[6]
— К тому же мы еще не знаем, как намерен действовать Сердюк, — заключил он. — Может быть, дело уже разрешилось к обоюдному согласию сторон. Ведь твоему Мартиросову тоже не нужна новая слава.
Нет, убедить друга ему не удалось. Единственное, с чем Женя был вынужден согласиться, это набраться терпения и подождать до завтра. Итак, опять ждать, строить догадки и беспокойно ворочаться на кровати, думая о том, как лучше поступить. Накануне он уже испытал все это, правда, предмет размышления был другой. Женя с удивлением отметил, что вспомнил о прежнем «предмете» без острой недавней обиды и почти без всякого интереса. Он даже не успел удивиться такому равнодушию, потому что против ожидания быстро заснул.
Утром сразу же после физзарядки Ветров забежал в пятую роту, но Мартиросова не нашел, тот вообще не ночевал на своем месте, и объяснить причину его отсутствия никто из товарищей не смог. Мелькнула мысль: может быть, Алишер прав, и Сердюк никому не докладывал о случившемся? Мысль, однако, скоро была опровергнута. На утреннем осмотре майор Мамедов объявил о том, что в роте произошло ЧП: суворовец Мартиросов обокрал комнату для хранения ротного имущества и взят под стражу. Размеры похищенного будут установлены после инвентаризации, для чего нужно немедленно сдать все лишнее обмундирование. На завтрак пятая рота опоздала, и Ветров, увидев пустующие столы, догадался, что дело принимает плохой оборот. На перемене его опасения подтвердились, и скоро о ЧП заговорило все училище. Среди похищенного упоминалось все, на что способна юная фантазия: деньги, оружие, драгоценности… Казалось, что ограблена не жалкая ротная каптерка, а пиратская пещера веселого адмирала Дрейка. Женя возмущенно сказал Алишеру:
— Ну и Колун! Это ведь он распускает слухи. Чего доброго, припишет нам то, что украл сам. Нужно принимать немедленные меры.
Алишер снова попытался призвать друга к осмотрительности, но в конце концов был вынужден согласиться. Только настоял, что в интересах дела нужно действовать постепенно: не идти сразу наверх, а начать с того же Сердюка и попытаться объяснить, какими неприятностями грозит ему дальнейшее преследование Мартиросова.
