нужна.
– То есть опять же виноват я? – усмехнулся Джон. – А ты его хорошо знала?
– Как человека? Да нет, конечно. Больше по работе, как руководителя. И патологоанатом классный. Мы с ним пару раз в театр сходили, и я отказалась после спектакля ехать к нему домой. А в третий раз отказалась идти и в театр. Вот и все.
– Чтобы третий раз не отказываться ехать к нему домой? – уточнил Джон, почему-то выглядевший очень серьезно. – А Дмитрий в принципе уравновешенный человек?
– Вполне. Знаешь, при такой специальности, как у нас, ты либо уравновешенный человек, либо не сможешь работать. А если учесть, что у Дмитрия Сергеевича стаж больше двадцати пяти лет… Но почему ты вдруг о нем так печешься? Улетел, и ладно. Его решение. Вернусь в Москву и объяснюсь с ним.
Джон почему-то помрачнел. Глаза его стали очень темными.
– Ты присядь…
– Джон, не пугай меня!
– Садись, вот кресло удобное. Посмотри внимательно на записку. Не видишь ничего подозрительного?
Элли, внезапно запаниковавшая, взяла листок в руки и прочла то, что уже озвучил Джон. Вроде ничего особенного. Только буквы немного скакали по строчкам.
– А что тут может быть подозрительного? Видно, что спешил, что волновался. Возможно, руки тряслись, раз пил много, – ответила она.
– Руки трясутся сейчас у тебя. А еще говоришь, что в вашей профессии работают только очень сдержанные люди.
– Так одно дело, когда перед тобой труп совершенно постороннего человека, и совсем другое, если что-то случается с родственником или знакомым. Ни один патологоанатом не станет вскрывать свою мать и препарировать жену, если тебе так яснее… Кстати, обгоревшие останки твоего брата обследовал Дмитрий Сергеевич с другими судмедэкспертами. Они и установили, что Влада убили и прежнее заключение о причине его смерти, данное врачом, неверно. А я вот даже не приближалась к останкам.
– Я понял. Но сейчас я о другом. Дело в том, Элли, что я за свою жизнь прочитал тонну литературы. Мало прочитал, еще и многое запомнил…
– Сценарии?
– В том числе. Твои монологи, реплики партнеров, диалоги… Причем отмечу: у меня просто фотографическая память и огромная скорость чтения. Без этого один съемочный день растягивался бы на три, и я не успел бы сделать столько, сколько успел… А многие сценаристы, как ни странно, так и не подружились с электронными системами и пишут ручкой по бумаге, пропуская через себя каждую букву. Мало того – некоторые даже пишут перьевой ручкой, скрипя пером. Писатели чаще всего не задумываются о тех, кто будет читать их произведения, просто выражают свои мысли и самое себя. А сценаристы пишут для других, раскладывая диалоги и тексты для актеров… Очень порой сразу представляют определенного артиста, для которого уготована та или иная роль…
– На тебя тоже писали? – спросила Элли.
– Для меня почти всегда писали индивидуально. Режиссер заранее говорил, что никого другого и не видит в этой роли. Некоторых сценаристов я очень уважаю как людей и профессионалов, я, читая их сценарий, ощущаю их настрой, эмоции и чувства даже по почерку. Где-то он более быстрый и сжатый, где- то более расслабленный и витиеватый. Настроение сценариста передается и мне, я понимаю, где и как, с какой эмоцией надо сыграть. А по печатным буквам настроение автора не угадать. Я, собственно, к чему веду… Прочитав эту записку, я заметил…
– Что?
– То, что написана она сбивчиво, объяснимо – явно человек волновался, спешил и плохо себя чувствовал. Но! Я обратил внимание на странность в написании слов – некоторые буквы в них как бы выделены: слова стоят не после точки, а начинаются с прописной буквы. Люди так не пишут.
– Да мало ли! У Димы и поведения такого раньше не было.
– Нет, дело тут в другом. Вот, посмотри: в слове «получилось» выделена буква «П», в слове «стыдно» – буква «О». И дальше еще несколько прописных букв стоят не на месте. А если сложить выделенные таким образом буквы, получается слово «помоги».
– О господи… – выдохнула Элли и снова всмотрелась в записку. – Точно! Как же я не заметила? Тоже мне – эксперт! Джон, но это означает…
– Это означает, что Дима мог написать записку и не по доброй воле. А чтобы хоть как-то дать сигнал о себе, акцентировал несколько букв в тексте, который ему разрешили написать, – кивнул Джон.
– Что же делать? – ахнула Элина.
– Да я сначала звоню комиссару Антонио. Ты только не волнуйся…
– Легко сказать! Что с Димой? Кто и чем его так напугал? И куда его забрали?
Весь день прошел в ужасной нервотрепке. Приехала вызванная Джоном полиция. Стали искать Дмитрия. Последним человеком, видевшим его, была Мария – она относила ему в комнату пиво. Опросили таксистов – никто не увозил русского синьора из дома Джона. Проверили ближайшие аэропорты – данный господин не вылетал из Италии ни в Россию, ни в какие-либо другие страны. По экспертизе почерка было установлено, что записку писал он сам, буквы слова «Помоги» явственно читались и будоражили кровь. Становилось страшно от мысли, что с Димой могло случиться что-то явно нехорошее.
Антонио из-за своего дружеского отношения к Джону готов был горы свернуть. Комиссар поднял на ноги всех полицейских местного участка, и они с собаками прошерстили все окрестности, в том числе и лес. Но ничего найдено не было. Ни Димы, ни его одежды, ни даже запаха его… Патологоанатом словно сквозь землю провалился или в воздухе растворился.
Антонио с Джоном курили уже по десятой сигарете.
– Это плохой признак, – сказал комиссар, – живой человек обязательно бы оставил следы, а вот мертвого можно скрыть так, что никогда и не найдешь…
– Даже думать не хочу, что Дима мертв! – встряла в разговор Элли.
– И никто не хочет, мы делаем все возможное, чтобы найти его, – ответил полицейский.
– Вы же так и не нашли того, кто стрелял в нас! – уколола его Элина.
– Мы работаем над этим, – смутился Антонио, из чего явствовало, что пока у них действительно ничего нет.
– Давайте сейчас о Диме. Хороший признак то, что в своей прощальной записке, Дмитрий завуалированно попросил о помощи, – сказал Джон.
– Что же тут хорошего? Это говорит о том, что ему угрожали, что ему плохо, что он, может быть, находился рядом с убийцей! – воскликнула Элина.
– Это говорит о том, что Дмитрий надеялся на помощь, понимал, что у него есть в запасе какое-то время, чтобы его нашли и спасли, – возразил Джон.
– Ты прав! – согласился с ним Антонио, и поиски продолжались, с подключением уже местных жителей. Но снова безрезультатно.
Вечером, абсолютно обессилев, мужчины вернулись домой, и Мария усадила всех ужинать. Основным блюдом предлагались равиоли с фаршем из телятины и сыра. Комиссар покушать не отказался. За столом царила тишина. В атмосфере комнаты ощутимо витало беспокойство. Больше всех, конечно, переживали русские гости.
– И что теперь? – спросила Элина, нервно теребя бумажную салфетку.
– Мы, естественно, продолжим поиски, но, если честно, они уже вряд ли что дадут, – ответил полицейский.
– Я не верю, что Дима мертв, – закрыла лицо руками Лариса и заплакала.
– Вот это и самое страшное, когда не находят тела. Долгие годы, да что там говорить – всю жизнь, родственники считают, что пропавший жив, верят и ждут. Вместо того, чтобы ставить в храме свечки и молиться о его душе, – добавил Антонио.
– Дмитрий будет числиться пропавшим без вести? – осторожно спросила Элли.
– Пока да.
– Я сообщу его сестре, родители у Димы уже умерли, – всхлипнула Лара.
