дома и детей. А этот возраст особенно требует разумного влияния…»
«Мне иной раз кажется, что они совсем стали чужими…»
Девочки редко писали отцу, ссылаясь на занятость, рассказывали в письмах об успехах в школе, о занятиях музыкой и спортом, о прочитанных книгах и спектаклях в театрах, просили совета, что им делать по окончании семилетки. И Сергею Федоровичу многое не нравилось во времяпровождении дочерей, его очень волновало, что они в сложный переходный период оказались без твердого руководства отца, и он пытался хотя бы в письмах повлиять на них, донести свое мнение:
«Одно знайте – учитесь получше, запасайтесь знаниями, читайте больше, чтобы быть в любую минуту готовым к борьбе за свое существование, а повеселиться можно дома с мамой. Ваше положение делает вас головою старше всего вашего класса, примите же это как неизбежное, должное и смелое и с сознанием своего достоинства смотрите на все вокруг себя…»
«Относитесь ко всему критически, проверяйте, не берите на веру, выясняйте в других книгах, о своих сомнениях напишите мне, и я отвечу вам всегда охотно…»
В семье политикой интересовалась в основном младшая дочь Нина, но говорить с сестрами или с матерью на подобные темы у нее не получалось, поэтому свои впечатления от происходящего в стране, разговоры и споры с сестрами, отношение к школе и учителям, к нынешнему студенчеству она описывала в дневнике. Приведем некоторые выдержки из него:
7 января 1932 года срок ссылки мужа заканчивался, поэтому Любовь Васильевна уже осенью стала отправлять мужу небольшие суммы денег, чтобы он смог взять билет на поезд и выехать из Усть-Сысольска. В марте Сергей Федорович вернулся в Москву, и после долгих усилий, благодаря помощи знакомых, ему удалось здесь остаться и даже поступить на работу экономистом сначала в столовую, а позднее – на строительстве домов для метростроевцев. Жизнь, кажется, начала налаживаться…
Дневник Нины Луговской, включенный в материалы следственного дела, состоял из трех больших общих тетрадей. Первая тетрадь велась с 8 октября 1932 года по 26 марта 1934 года, вторая – с 28 марта 1934 года по 6 апреля 1935 года и третья – с 7 апреля 1935 года. Последняя запись в дневнике была датирована 3 января 1937 года, а 4 января в квартире Луговских был проведен тщательный обыск, во время которого вместе с книгами и перепиской был изъят и дневник Нины.
Записи в дневнике велись Ниной нерегулярно, иногда она писала почти каждый день, но чаще с большими перерывами, – все определялось как ее настроением, так и происходящими в стране событиями. Почерк ее очень неразборчив, многие слова и фразы трудно читаемы, в основном записи в дневнике идут сплошным текстом, без абзацев и знаков препинания, часто с грамматическими и стилистическими ошибками, поэтому текст пришлось исправлять, разбивать на части, исходя из смысла излагаемого, а также сокращать некоторые повторяющиеся или же неразборчивые фрагменты текста.
Следует заметить, что в августе 1935 года Любовь Васильевна прочла часть дневника Нины, после чего у нее был серьезный разговор с дочерью: мать предупредила, что многие откровенные высказывания Нины могут быть представлены как «контрреволюционные» и стать причиной ареста не только ее самой, но и других членов семьи. Нина очень серьезно отнеслась к предупреждению матери, внимательно просмотрела весь дневник и постаралась тщательно зачеркнуть наиболее резкие высказывания. Некоторые строки удалось расшифровать, и в тексте они даны курсивом, а нерасшифрованные строки отмечены сносками.
И еще одно замечание, касающееся дневника. После изъятия тетрадей при обыске они были тщательно изучены следствием, многие строки в них были подчеркнуты красным карандашом, а затем часть из них распечатана на отдельных листах под заголовком «Выписки из дневника Луговской Нины Сергеевны» и приобщена к материалам следственного дела. Эти подчеркнутые строки представляют особый интерес, так как показывают, что же в личном дневнике подростка привлекало внимание чекистов и позднее было представлено ими как документальное подтверждение «контрреволюционных взглядов» Нины Луговской.
В
В
В
Работа над книгой осуществлялась в рамках программы НИПЦ «Мемориал» – «Судьбы политзаключенных в годы большевистского террора». Особая благодарность – А. Б. Рогинскому, руководителю научных программ.
Пользуясь случаем, хочу поблагодарить за неоценимую помощь в предоставлении архивных документов руководство и сотрудников Государственного архива Российской Федерации: С. В. Мироненко, О. В. Маринина и Д. Ч. Нодия.
Самая искренняя признательность моим друзьям и коллегам: Л. А. Должанской, Я. В. Леонтьеву, Н. А. Перовой и Е. В. Леонтьеву, за активную поддержку и неоценимые советы.
Огромная благодарность художнику А. И. Кувину (г. Владимир) и заведующему сектором редких книг Владимирской областной научной библиотеки А. А. Ковзуну за предоставленные документы и фотографии.
Заключение
По инициативе Любови Васильевны еще с лета 1934 года, то есть с момента нелегального проживания мужа в Москве, в семье было договорено о пароле, чтобы во время нахождения Сергея Федоровича в квартире не впускать посторонних в дом. Он должен был определенным стуком сообщать о своем приходе, а именно сильно стучать в дверь три раза подряд. Позднее, когда об этом стало известно домработнице, договорились о новом пароле – два удара подряд и через паузу еще два удара.
В ночь с 14 на 15 октября 1935 года Сергей Федорович был арестован на квартире Никиты Рыбина и вместе с ним отправлен для дальнейшего следствия в Бутырскую тюрьму. 20 декабря помощником прокурора дело по обвинению его в антисоветской агитации было прекращено за недоказанностью обвинений, но это ничего не изменило в его последующей судьбе, и он остался в заключении. 22 февраля
