Профессор А.А. Чуб.
Внучка Чуб нетерпеливо вдавила звонок — бездыханная поэтесса нависала на них мертвым грузом.
Дверь открылась мгновенно.
На пороге стояла женщина в джинсах и старой футболке. В левой, согнутой в локте руке дымился остаток дешевой сигареты «Прима». Бледные, белые волосы были гладко зачесаны назад. И глядя на Дашину мать, Маша впервые осознала: ее подруга — настоящая блондинка.
Что же касается иного сходства, лишенные краски, аскетичные черты этой женщины были настолько правильным, чистыми, почти иконописными — что оставалось только догадываться, какая понадобилась примесь отца, чтобы в итоге получилась Даша, с ее носом-картофелиной, эфиопскими губами и кругло- кукольными глазами.
— Привет, ма, — угрюмо поприветствовала родительницу Чуб.
— Заходите. — Женщина посторонилась, давая им возможность пройти.
Ни внезапный визит, ни дикий вид дочери, обмотанной простыней и увешанной золотом, не вызвали у нее и намека на вопрос.
Киевицы спешно протащили поэтическое тело сквозь обширный, захламленный вещами, коридор, и уложили принесенное на диван в темной комнате, оккупированной сталинской мебелью.
— Эта женщина… — объяснила Даша маме, кривясь. — В общем, она кончала с собой, и мы ее подобрали.
— Просто кончала, и вы ее подобрали? — уточнила Дашина «ма».
— Да.
— Молодцы! — сказала мать.
Маша выпучила глаза, силясь представить, что бы сказала ей родная мама, кабы бы она приволокла в дом постороннею женщину, которая «просто кончала с собой».
— А я — Маша, — вежливо представилась она.
— И еще, ма, у меня к тебе дело, — снова скривилась Чуб.
— Тогда идемте на кухню. Очень приятно познакомится, Маша. Я — Вероника. — За именем не последовало отчества. — А ты, Маша, чем занимаешься?
— Какая разница, чем она занимается! — отчего-то разозлилась Землепотрясная. — Она просто моя подруга.
Женщина безмятежно пропустила Дашин выпад.
Они зашли в кухню, обширную, неухоженную, показавшуюся Маше ужасно уютной. На стене висели древние ходики, с шишечками и надписью «45 лет октября».
— Вы не слишком голодные? — поинтересовалась Вероника, задумчиво взирая на свой холодильник.
— Это означает, — язвительно пропела дочь, — что еды у нас, как обычно, нет!
— Ну, бутерброд можно сделать, — спокойно заметила Вероника.
— Ладно! О’кей. Давай бутерброд. Жрать хочется жуть! Я во-още ужасно голодная, ма! — с вызовом заявила Даша.
— Значит, три бутерброда, — резюмировала мама.
Чуб страдальчески закатила глаза.
— Так вот, ма, о деле, — начала она, ощетинившись как еж. В каждом ее слове топорщилась цыганская иголка.
— Да, доченька.
— У нас в роду были ведьмы?
Дашина мать замерла с батоном и палкой колбасы в руках. Но то, что в первый, ошибочный миг Маша приняла за удивление, оказалось лишь персональной манерой Вероники глубоко и серьезно задумываться.
— Насколько я знаю, нет, — так же спокойно сказала она после секундного размышления. — А что, очень надо?
— Вот так! — Даша резко придушила пальцами шею.
— Твой дед по отцу написал книгу о ведьмах.
— Я знаю, — невежливо оборвала мать внучка Чуб. — А чего он ее написал? Может, я ведьма по папе?
— То-то и оно что нет. — Женщина начала резать хлеб. — Ты ж знаешь, мы с твоим дедом были большими друзьями. И я помню, как он жалел, что в его роду нет ни одной ведьмы, и узнавал: не было ли их в нашем? Он всю жизнь собирал информацию о киевских ведьмах, и естественно, ему, было б интересно… Но твой дед очень гордился, что ваша фамилия Чуб — самая что ни на есть гоголевская. В «Вечерах на хуторе близ Диканьки» козак Чуб — отец той самой Оксаны, которая послала Вакулу за чаревичками «как у царицы». А сам Вакула, по Гоголю, сын ведьмы Солохи… И если Вакула с Оксаной поженились, их дети бы были ведьмацкого рода.
— Чуб — девичья фамилия!
— Даш, зачем ты так? — не выдержала Ковалева.
— Не обращайте внимание, Машенька. — Вероника поставила пред ними деревянную доску с нарезанными большими,
— Обычное несовпадение? — Чуб почему-то обижалась все больше и больше. — Да ты никогда, никогда меня не понимала! Ты даже не слышишь, что я тебе говорю. Тебе на меня плевать. Дома я. Ушла из дома. Тебе все равно.
И Маша вдруг догадалась: именно совершеннейшее спокойствие Вероники и выводит Дашу Чуб из себя.
Дашу выводит то, — что мать, ну ничем нельзя из себя вывести!
— Ты — взрослый, самостоятельный человек, и имеешь полное право жить, где и как ты хочешь, — высказала свое родительское мнение Вероника. — Если же ты хочешь поговорить о наших взаимоотношениях, для этого не обязательно провоцировать скандал. Я знаю, у тебя такой характер. Эмоциональный. Тебе легче сказать наболевшее в виде крика. Но я еще раз повторяю: ты можешь сказать мне совершенно все в спокойной форме. Я тебя пойму.
— А-а-а-а-а-а!!! — взвыла Чуб. — Вот видишь, видишь! — Обернулась она к Маше. — С ней совершенно невозможно разговаривать!
Маша, однако, видела совсем другое:
— Даша, но у тебя замечательная мама…
— Вот! Все так говорят! Все! — пришла в отчаяние дочь. — Замечательная! Да она хуже всех самых ужасных мам!
— Даша, — еле слышно спросила Маша, — ты мою маму видела?
— Да твоя в сравнении с моей — ангел-ангел! Нет, намного лучше, чем ангел — нормальный человек! Если бы у меня была такая мама, как у тебя… Тебе нравится моя? О’кей! Решено! Давай махнемся, не глядя! Мама, ты слышала, мы с Машей решили обменяться мамами? — с надеждой объявила она. — Я пойду жить к ее маме. А Маша будет жить с тобой.
Ее надежды не оправдались.
— Хорошо, пусть Маша поживет у нас. — Вероника подсунула дочери чашку с чаем. — Я заварила, как ты любишь, с мятой. Ешьте. А я пока пойду посмотрю, как там ваша несчастная… Кстати, как она пыталась покончить с собой?
Женщина с удовольствием закурила.
— Она вешалась! — рявкнула Даша. По ее округлым щекам ползли длинные слезы.
— Вешалась? — восхитилась Вероника. — Как Марина Цветаева!
— Да. И она тоже поэтесса!
— Тогда понятно, почему она решила повеситься. Быть поэтом — это практически невыносимо.
