— Ну да. Но отцу я всё равно благодарен.
— Я тебе тоже очень благодарен.
— Что-то незаметно. Сто лет назад вернулся, а домой так и не зашёл. Как это называется?
— Был неправ, — улыбнулся Джордж. Спокойно как-то улыбнулся. Умиротворяюще.
И Соколов-старший подумал, что ему совсем не хочется отсюда уходить. В ближайшие пару часов, например.
— А тут мило. Нет, правда, очень мило. Сам не знал, что такое может быть. А отдельные кабинеты у тебя есть? Я бы приходил сюда отдохнуть.
— Отдельных кабинетов нет, но я для тебя сделаю. У нас тут, в Зале ристретто, как раз есть такой странный треугольный угол — его отгородить, и получится в самый раз.
— Давай, делай, — кивнул господин Соколов. «Хочешь, я тебе денег на это дам?» — хотел было сказать он, но не сказал. И Джордж всё понял: увидел тень этой фразы, отлетевшую в небытие. Отец признал в нём хозяина. Не Хозяина Места — он и понятия не имел о том, что это за зверюшка такая, — а владельца, собственника, взрослого и самостоятельного человека.
— Давай я тебе сейчас золотую клубную карту выпишу, — предложил Джордж. — Только сбегаю на кухню. Елена Васильевна, наверное, уже сильно гневается и потихоньку бьёт посуду.
— Кто такая эта Елене Васильевна?
— Это наша фея. Кофейного очага.
— Гневается и бьёт посуду? Не очень похоже на фею.
— Почему же?
— Злая какая-то фея получается. И глупая. Посуда-то чем провинилась?
— Главное, что она — фея. А добрая или злая, глупая или умная — в названии это не указано.
— Убедил. А карту ты всё же мне выпиши не золотую, а такую, которую положено после первого посещения. Мне поблажек не надо. Я сам на золотую накоплю.
— Мне тоже не надо поблажек, — серьёзно ответил Джордж.
— Не надо — так не надо. А у тебя тут, похоже, мобильный не ловится? Мне что-то не звонит никто, ну вот и хорошо, кому надо — те дозвонятся.
— Тут всё ловится. Просто если тебе не хочется, чтобы трезвонили, то звонков и не будет.
— Запишем в загадки следствия, — пожал плечами отец. — Ну ладно, я смотрю, ты сидишь как на иголках. Если дела — то иди себе по делам, а я и без тебя посижу. Только если не зайдёшь на этой неделе домой — я мать сюда приведу. И мы тут жить поселимся. А это, кажется, не входит в твои планы, по глазам вижу.
— Не входит, — вежливо улыбнулся Джордж, — спасибо за приглашение.
— «Спасибо за приглашение» — сказал он, и пропал ещё на два года. Свинтус ты всё-таки, — не удержался отец. — Отсюда до моей работы — пятнадцать минут, если в пробках не стоять. А до дома родительского можно и пешком прогуляться — ноги длинные. Что, такой занятой?
— Я не занятой, — признался Джордж, — я трусливый.
— Тогда вдвойне непонятно. Я тоже трусливый, — ответил отец, — поэтому если меня пугает какая-то ситуация, то уж я стараюсь разрешить её поскорее. Чем сидеть и бояться неизвестно чего — встал, разобрался, и уже не страшно. Страшно — когда ты об этом думаешь. А когда решаешь проблемы — тут не до страхов.
— Я не такой, как ты. Мне проще подождать, пока ситуация сама собой разрешится. Как вот сейчас.
— Сейчас она разрешилась, потому что мне ждать надоело. Да, ты не такой, как я. И таких, как я, — мало. Остальные тоже предпочитают отсиживаться. А ты никогда не сможешь победить страх, пока от него прячешься.
— Сто раз уже слышал это! Выйди в чисто поле, сразись со своим страхом — и победи его в честном бою. Всё это чушь. Я уже несколько раз выходил, сражался — и всякий раз проигрывал. Так что извини, для меня это правило не работает.
— А тебе никто и не обещал победу в первом раунде. Страх — не тот противник, от встречи с которым надо уклоняться.
— Это почему же?
— Он слабее тебя. Он зависит от тебя. Ты его придумал, и он существует только до тех пор, пока существуешь ты.
— Вот-вот. До самой смерти он будет на мне паразитировать.
— Ещё как будет. Если ты его однажды не победишь. Выйдешь с ним на очередной безнадёжный бой — и неожиданно победишь.
— Хорошо, папа. А теперь мне всё-таки пора заняться делом, — решительно поднялся с места Джордж.
— Посиди, — вернул его на место властный родительский взгляд. — Мы могли дать тебе всё. Всё, что пожелаешь. Почему ты сбежал, неблагодарный? Чего тебе не хватало?
— Вы уже дали мне больше, чем я могу пожелать. Вы дали мне жизнь.
— Ну, смотри не просри её так же, как ты просрал ресторан, — усмехнулся отец и как будто расслабился, отключил на время харизму, позволив сыну встать из-за стола.
Голова у Джорджа кружилась — но этот раунд был, как минимум, не проигран. Он продержался до финального гонга: не упал и не сдался, как раньше.
Когда он наконец-то добрался до кухни, ожидая, что на его голову обрушатся громы, молнии и грязные тарелки, Елена Васильевна и не думала сердиться. Она сюсюкала и причмокивала в телефонную трубку так, словно внутри её сотового телефона находился капризный малютка-вурдалак, которого следовало как можно скорее укачать, а то как бы чего не вышло.
— Да, Машенька, хорошо, передам. Он сегодня вечером зайдёт. Целую тебя, моя красавица! Звони почаще!
Ага, это она с дочерью разговаривает. Сила непонимания между детьми и родителями обратно пропорциональна расстоянию, которое их разделяет.
— Извините, я задержался, — сдержанно сказал Джордж.
— Видела, видела, — закивала Елена Васильевна. Я тебя по всем подсобкам, по всем залам искала. Зашла в Капучино — смотрю, сам Соколов к нам заявился. Ты такой крутой, что с самим Соколовым на «ты»? И молчал? Он же озолотить нас может.
— Может. Но не озолотит, — решительно сказал Джордж.
— Ты попытайся всё же. Ну, вотрись в доверие, ты же можешь, когда хочешь. Ты скромный, интеллигентный, это многих подкупает. Ему точно понравится — он такой индюк, как все мужики.
— Мне не нужно подкупать господина Соколова. Я его уже достаточно подкупил тем, что у него родился.
Елена Васильевна замерла, пробуя на вкус эту информацию, и, решив узнать прочие подробности в другой раз, переменила тему:
— Кстати, моя Машенька из Парижа докладывает...
Машенька?! Эта бледная, заморенная девица, сбежавшая от родительской любви во Францию?
— Сначала обсудим меню, — спокойно произнёс Джордж. — О Машеньке — во вторую очередь.
Поговорив по телефону со своей уважаемой маман, Маша допила остывший кофе и только после этого решительно отвергла план ослепления Константина Петровича — уж слишком у него красивые глаза! Это становится понятно, когда он снимает очки, чтобы протереть стёкла специальной салфеткой. Кстати, очки. Если каким-то образом похитить их и спрятать, то можно без опаски любоваться строгим коммерческим директором Тринадцатой редакции.
Маша посмотрела на часы: Жан, скорее всего, помчится сразу на работу, ну а ей придётся немного посидеть тут — для того, чтобы идти пешком, времени уже слишком мало, а на метро она доедет до места слишком быстро.
Начинался новый день, в бар заходили посетители — парами, по одному и целыми компаниями, но никто не был одинок — это было видно по глазам. Даже вон тот миниатюрный латиноамериканец в огромных
