нравится, и нисколько не соображаетесь с моим вкусом, — капризничала Дарья Степановна.
— Мне решительно все равно, что ни есть… Я десять раз просила вас, Дашета, самих заказывать.
— Всю жизнь мы живем вместе, и вы бы могли узнать мой вкус, — брюзжала Дарья Степановна.
— Возьмите, Дашета, от меня хозяйство и хозяйничайте сами… Я очень буду рада! По крайней мере, мне же меньше хлопот и огорчений, — отвечала Марья Степановна, совсем разобидевшись.
Дарья Степановна надувала губы и умолкала. Но через некоторое время она бросалась сестре на шею и шептала, как провинившийся ребенок:
— Простите, Машеточка, я была сегодня нехорошая! Больше не буду! Сегодня мне не по себе, и все не нравится. Простите вашу сестренку!
Марья Степановна привыкла считать свою сестру молоденькой, неопытной и, как старшая, баловала ее и во всем уступала.
Чаще всего размолвки между сестрами наступали после того, как Марья Степановна прочитывала какую-нибудь книгу. Она становилась особенно грустной и задумчивой.
— О чем вы размечтались, Машета? — спрашивала ее Дарья Степановна.
— Да так… Вот раздумалась о жизни… Прожили мы ее с вами как будто не так.
— Как это не так? Что это значит? — удивлялась Дарья Степановна.
— Кажется мне, чего-то не хватает… И неизвестно, для чего живешь!..
— Как неизвестно? Что ж, по-вашему, нужно?
Дарья Степановна приходила все в большее и большое раздражение.
— Я и сама, право, не знаю… Живут как-то люди иначе… Вот и Лебедкин то же говорил…
— Ваш Лебедкин — само ничтожество! И ровно ничего не понимает. Уж не замуж ли, по-вашему, следовало выйти?
— Живут люди и замужем, — задумчиво возражала Марья Степановна.
Сестра ее кипятилась.
— Да, чтобы муж пьяница попался… чтобы всю жизнь слезами обливаться… Укажите мне хоть одного хорошего мужа! Укажите!. Укажите!..
— Можно и не выходить замуж, а жить счастливо… пользу приносить, заниматься чем-нибудь, — мечтательно говорила Марья Степановна.
Но Дарья Степановна выходила из себя и ее не слушала.
— Может быть, жалеете, что около вас нет деточек? Самое зло жизни — это ребята, особенно мальчишки! Всегда капризничают, в доме шумят, все пачкают… А вырастут — не жди ни любви, ни благодарности… Укажите, укажите мне хоть одну добрую дочь или доброго сына.
— А вот у вдовы Сидоровой такая миленькая девушка, — заикнулась было Марья Степановна.
Но Дарья Степановна даже взвизгнула.
— Это Сашенька-то! Что вы находите в ней миленького? Нос точно пуговица, щеки как клюквою намазаны, и мать свою в грош не ставит. Сашенька — само безобразие!
— Все-таки, Дашеточка, наша жизнь невеселая, — продолжала Марья Степановна. — Ничего-то хорошего мы не видели, дальше своего городишка не уезжали. Хотелось бы на мир Божий взглянуть…
— Вы, Машета, начитались глупых книг… Оттого у вас и фантазии являются. Отлично мы жили, и стыдно вам на жизнь роптать. Я не хочу больше слушать вашего нытья.
Разговор на эту тему прекращался.
После таких размолвок наступало затишье, и сестры даже выражали друг другу больше нежности и забот.
Если Марья Степановна бывала долго на базаре, то Дарья Степановна перебегала от окна к окну и пристально смотрела вдаль, на улицу.
Она встречала возвращающуюся сестру упреками:
— Отчего вы так долго? Я беспокоилась.
— Напрасно беспокоились, Дашеточка. Встретила знакомую и заговорилась.
Если Дарья Степановна долго гуляла со своими собаками, то приходила очередь беспокоиться старшей сестре. С каждой минутой ожидания тревога ее возрастала. Ей представлялось, что сестра утонула, что попала под лошадь, что на нее напали разбойники, и еще невесть что. Она не выдерживала томления, наскоро одевалась и шла разыскивать сестру. Увидев ее, она спешила к ней и упрекала ее и даже плакала.
— Где вы пропадали, Дашета? Я измучилась, ожидая вас. Я думала, с вами случилось недоброе…
— Ничего не случилось. Вы, Машета, делаете бурю в стакане воды. Это все оттого, что начитались глупых книг…
Так проходила жизнь сестер Носовых изо дня в день уже много лет. Они знали, что завтрашний день не принесет им ничего нового, живого, интересного. Он и не приносил. Таких бесцветных существований немало на жизненном пути.
IV
Марье Степановне чудится
У Марьи Степановны случалась иногда бессонница. Это очень мучительное состояние. Все заснут, в доме наступает тишина; ночь тянется так медленно, — а ей не заснуть. Мысли, одна тревожнее другой, теснятся в голове. Во всем теле чувствуется слабость; кажется, что все болит и ноет, хочется спать, а желанный сон но приходит. В ночной тишине малейший шорох кажется подозрительным… Отчего-то становится неприятно и жутко.
В одну из таких бессонных ночей Марья Степановна ходила в мягких туфлях по своей комнате. Вдруг она остановилась. Ей послышался тихий плач, как будто он доносился откуда-то издалека. Марья Степановна стала прислушиваться. «Нет, это мне почудилось… Ничего не слышно… Кому у нас плакать ночью!» — подумала она и опять стала бродить по комнате. Спустя некоторое время плач ей послышался снова, жалобный, заглушённый, точно детский тихий плач. И долго так было; то все стихнет, то опять кто- то плачет и стонет.
Марья Степановна разбудила Лизавету.
— Лизаветушка, послушай, пожалуйста, мне все кажется, будто кто-то плачет. Точно ребенок… Так жалобно, просто сердце надрывается.
Старуха подняла голову, протирая заспанные глаза.
— Господи, помилуй! Какому ребенку плакать? Что вы придумали? Это вам чудится. — Она села на кровати и стала прислушиваться. — Это коты на крыше мяукают… Идите-ка с Богом да спите себе спокойно!
Марье Степановне стало совестно, что она разбудила старуху ночью. Она легла в постель и старалась заснуть, но до самого рассвета ее слух тревожил какой-то болезненный стон.
На другой день только и разговору было, что о ночном происшествии. Лизавета, помогая Дарье Степановне умывать собак, рассказывала со смехом, как старшей барышне ночью чудился детский плач, а это-де коты на крыше дрались и мяукали.
— Так явственно, так жалобно, точно действительно стонал и плакал ребенок, — оправдывалась Марьи Степановна.
— Вы бы, Машета, успокоительных капель приняли. Это от ваших книг у вас нервы расстроены, — говорила Дарья Степановна.
— Я принимала три раза ночью, и ничего не помогло.
На следующую ночь повторилось то же самое. Марья Степановна разбудила сестру и Лизавету. Те, совершенно сонные, рассердились.
— Я не могу спать, Дашеточка. В самом деле кто-то плачет! Я удивляюсь, как это вы с Лизой ничего не слышите.
— Пустяки, Машета. Это вам чудится, — зевая во весь рот, говорила Дарья Степановна. — Примите
