Няня Пелагея была маленького роста, вся в морщинках; свежее, даже румяное лицо, ясные голубые глаза и доброе выражение делали ее необыкновенно привлекательной. С первого взгляда она всех располагала к себе, и ее все любили. Няня была крепостною[24] родителей дедушки. Она так их любила, что не захотела расстаться и получив волю. Когда наша прабабушка овдовела, она оказалась без всяких средств. Продав крошечное имение в Тверской губернии, она перекочевала в Петербург с четырьмя детьми. Здесь она получила место начальницы какого-то приюта. Няня Пелагея была всем в доме: помощницей в делах приюта, воспитательницей прабабушкиных детей, прислугой и другом.
Из детей она особенно любила и жалела дедушку — единственного сына нашей прабабушки, да и притом еще горбатого. Дочери: тетенька Александрина и Мария скоро вышли замуж, а третья умерла.
Когда дедушка женился, няня перешла к нему и вырастила всех его дочерей. Когда мама вышла замуж, то упросила дедушку уступить ей няню.
Нянюшка, живя в приюте и помогая барыне-начальнице, усвоила много хороших знаний, привычек и приобрела житейский такт. Она была для нас настоящей опытной воспитательницей, желая привить нам хорошие привычки, любовь к труду, сделать нас здоровыми и отзывчивыми.
И ей, только ей одной, обязаны мы жизненной энергией, которую она вдохнула в нас, которой и у нее, 80-летней старушки, был непочатый край. Энергия эта, трудоспособность и любовь к жизни не угасли в ней до конца.
Наша тихая, скромная жизнь была очень однообразна… Кругом была бедность, скудность во всем… Няня все умела скрасить своею любовью, рассчитать каждую копейку, выгадать подешевле. Стол, одежда, обстановка у нас были более чем скромные, даже бедные… Теперь я все понимаю, все сознаю. Но тогда мы ничего не замечали… Нам с Лидой казалось, что мы богачи, «цари», как любили мы шептать друг другу. Только одна наша мама, казалось, желала чего-то лучшего, мечтала об иной жизни и как будто тяготилась бедностью…
— Няня у нас скопидомка, — говорила часто мама. — Ты просто жадная, как и наша маменька… Обе скопидомки.
— Ничего, милушка… Скопидомки-то вас, транжирок, остерегают… И дом без долгов держится, да и все сыты, обуты, одеты, — возражала няня словами дедушки.
Действительно, наши старушки считали, рассчитывали каждую копейку. Я помню и бабушку и няню, как они выложат на ладонь деньги, считают их, смотрят на них и долго что-то соображают, взвешивают, выгадывают. Денег у них было мало, а семьи были большие… Много надо было уменья и изобретательности — все держать в порядке.
Няня дрожала над каждым куском, все экономила и постоянно удерживала маму от лишних трат. А мама как-то не умела беречь денег, и если они ей попадали в руки, не могла удержаться, чтобы не купить что-нибудь лишнее или ненужное.
У меня в памяти встает несколько таких сцен. Однажды мы ходили с мамой за провизией… И мама купила где-то по случаю дешевенькую голубую вазочку, не помню, для чего… И стоила она несколько гривен. Счастливая, но все же немножко смущенная, мама показала свою покупку няне. И сама радовалась, как ребенок.
— Смотри, какая изящная… Я давно такую мечтала иметь… И как дешево… По случаю… Мне именно такую и хотелось…
Но няня пришла в ужас от непродуманной траты: «Для чего такие пустяки… На эти денежки были бы целый день сыты. Муженек твой здоровье убивает, добывая деньги… А жена трудовые деньги на пустяки тратит…»
Долго так говорила няня. В конце концов, мама была не рада своей вазочке и даже поплакала.
На крошечное жалованье отца мы могли жить очень-очень скромно и то только благодаря нянечке. Никогда никаких закусок, дорогих сладостей, ни зелени зимой мы не знали. Апельсин у нас считался редким лакомством и то если, бывало, его кто-нибудь принесет, его разрежут на кусочки… Мы хотели бы и корку съесть, но няня ее прятала для приготовления варенья.
Няня готова была исходить полгорода, лишь бы купить что-нибудь подешевле. Наверно можно сказать, что няня никогда не съела никакого сладенького кусочка; давали ли ей карамель, или пряник, или даже кусок булки — все это пряталось в сундук, а потом отдавалось нам…
Мне памятна ее коробочка… Это была круглая жестяная коробка из-под леденцов… Там лежало несколько кусочков сахару, корочка лимона или апельсина… Няня и сахара старалась из экономии употреблять как можно меньше.
— Няня, дай твоего сахару… — просили мы.
Старушка возьмет маленький кусочек из своей коробки и потрет об корку лимона или апельсина для запаха. И это было единственное ее лакомство. С таким сахаром она любила выпить черного кофе или чаю.
Бабушка, дедушка и няня очень строго соблюдали не только все посты, но всегда ели постное по средам и пятницам.
Мы, дети, очень любили нянины постные кушанья и всегда выпрашивали горохового киселя, редьки с квасом, толокна[25] с постным маслом, печеной брюквы[26]. А больше всего нам нравились разные похлебки, особенно картофельная с рыбой.
Наши родители жили своей особой жизнью… Мама все к чему-то рвалась: училась у отца разным наукам, читала, рисовала… Днем она часто убегала к бабушке или к подругам. По вечерам они с папой много занимались или уходили гулять. С нами мама иногда шалила, возилась, пела песни… Но мы как-то стеснялись своих родителей.
Зато как хорошо бывало нам с няней… И как любили мы наши тихие вечера в детской на кожаном диване!
Много-много таких милых, отрадных вечеров вспоминается мне из далекого прошлого.
Няня убирает кухню, моет посуду, а мы ее перетираем холщовым полотенцем.
— Скоро ли ты кончишь, нянечка, уборку? — нетерпеливо спрашиваю я.
— Подожди, милушка… Скоро, да не споро…
— Ты сегодня нарочно так долго, — недовольным тоном говорит Лида.
Няня тоже как будто обижается.
— Нарочно… Нарочно… Ишь, что сказала, голубушка… Поработай-ка так, как старуха-нянька день- деньской… И ноги, и руки, и спину всю разломит…
Мне до боли сердечной, до слез жаль мою няню. Я обхватываю ее крепко и замираю:
— Нянечка! Не работай так много…
— А как же не работать-то, — ворчит няня. Она складывает еще какие-то лотки на полку, вешает на веревку полотенце и подметает кухню.
— Кончила! Кончила! Пойдем! — радостно кричим мы и прыгаем от восторга.
Мы хватаем няню за руки и ведем в нашу детскую, усаживаем на диван.
— Расскажи сказку…
— Какую? Смешную, жалостливую или страшную?
— Жалостливую, — прошу я.
— Нет, страшную-страшную, — перебивает Лида.
— Ну, хорошо, вчера рассказывала для тебя, Беляночка, а сегодня для Лидиньки.
— Нянечка, только не очень страшную… А не то я боюсь…
Няня начинала тихим однотонным голосом, говорила долго и таинственно. Чаще всего это была сказка про Бабу Ягу — Костяную ногу, железный нос или про Кощея Бессмертного.
Ах, как я любила эти сказки… И жутко бывало… Вся дрожишь и спрашиваешь: «Нянечка, скоро страшное место?! Я боюсь»… Заткнешь уши, а сама все подслушиваешь.
После сказок няня начинала петь песни про Лазаря и про каких-то калик перехожих… В моих ушах и до сих пор звучат нянины старинные песни, напеваемые тихим, однозвучным голосом, совсем простые и трогательные.
Устанет няня рассказывать сказки и петь песни, откинется на спинку дивана и задремлет. Мы снимаем
