рассказов печальной истории.
— Мамы я не помню… Мне было год, когда она умерла. Папа всегда на работе у каторжников. Там очень тяжело и даже страшно, — рассказывала Соня. — Стряпка[6] у нас злющая, пила водку, всегда меня колотила, и я не смела папе жаловаться. Папа бы ее все равно не прогнал: там негде найти другую. И все там такие. Я всегда убегала на улицу и играла с мальчишками, сколько раз ноги и руки отмораживала….
— Бедная девочка!.. Не красна была твоя жизнь. Конечно, без матери тяжело, — сочувственно говорила тетя и ласкала и обнимала Соню.
— Меня никто не любил… Только папа… Но ему некогда было со мной возиться… Оттого меня не любят, что я бурятка и некрасивая… Вон Нина Никитина красивая, и ее все любят и хвалят…
— Полно тебе, Соня, выдумывать, — возразила Инна Яковлевна. — Знай, дитя, что красота заключается не только в смазливеньком личике… Красота в умных и живых глазах, в приветливом, сострадательном выражении, в ласке и доброте… Бывают некрасивые лица, Да лучше всяких красавиц…
Прошел праздник.
С грустным чувством покидала Соня квартиру учительницы и горько плакала, расставаясь со своими добрыми друзьями. Старушка тетя и Инна Яковлевна ее утешали: «Не плачь, девочка, скоро опять увидимся. Мы тебя полюбили, как родную… Теперь ты наша»…
— У вас так весело, так хорошо! — сквозь слезы говорила Соня, окидывая взглядом милый, тихий приют.
— Однако же и веселье! Что и говорить! — смеясь, возражала старушка. — Мы живем, как в монастыре. И людей-то не видим.
— Нет… У вас так хорошо, так весело, как нигде, — говорила Соня, не умея передать свои ощущения.
Прощание было трогательное.
Прошел месяц и не узнать стало Соню… Перемена была так поразительна, что ее заметили все, начиная с начальницы, Эмилии Карловны и других учительниц. Многие находили, что Соня Малых даже похорошела. А красота ее была чисто духовная: она светилась в ласковой улыбке, в приветливом выражении глаз, в ожившем и повеселевшем личике. Соня стала аккуратнее, вежливее, стала лучше учиться, даже меньше пожимала плечами, разве иногда, забывшись или рассердившись на что-нибудь. Это была просто ее несчастная дурная привычка.
Соня так приналегла на занятия, что даже перешла в другой класс без переэкзаменовки. Больше всех удивлялась Эмилия Карловна и постоянно говорила:
— Уж не знаю, какая муха укусила Малых! Она вдруг так изменилась.
Девочка знала хорошо, что ее изменило, но никому ничего не говорила.
На лето, на каникулы, Инна Яковлевна опять взяла Соню «домой».
Вбежав в знакомую квартиру со счастливым личиком, с ясным взором бросилась девочка к старушке тете и горячо обняла ее.
— Здравствуй, милушка!.. Рада тебе, дружочек!.. Ведь ты теперь наша… И стала другая, побойчее, посмелее, — весело приветствовала ее старушка.
— Ах, как у вас хорошо! Как и светло и весело! — говорила Соня, посматривая кругом на знакомые цветы, скромную обстановку и на мягкие шанги, пельмени, которые на столе уже ожидали гостью.
В первый же день Инна Яковлевна и ее тетя заметили, что девочка конфузится, что-то скрывает, хочет сказать и не решается…
— Что у тебя на душе, Соня? — спросила ее Инна Яковлевна.
— Так… Ничего…
— Ты какая-то странная, моя девочка…
Наконец вечером, перед тем, как идти ложиться спать, Соня вошла в комнату своей учительницы с очень смущенным видом и со свертком в руках.
— Что это такое? — удивилась Инна Яковлевна.
— Это вам… и тете… Китайская материя.
— Какая китайская материя? Откуда?
— Папаша с попутчицей прислал…
— Зачем это?
— Это вам за меня… Пожалуйста, возьмите, — растерянно проговорила Соня, покраснев до волос и протягивая сверток.
Инна Яковлевна положила сверток на стол и привлекла к себе девочку и ласково заговорила.
— Слушай, Соня, и понимай меня. Есть на свете вещи, которые нельзя купить за деньги, за которые нельзя заплатить… Если я тебя беру к себе, забочусь о тебе, ласкаю, то только потому, что полюбила тебя, жалею, понимаю твое одиночество. Мы с тетей делаем это от чистого сердца. Пойми, дитя, за свои чувства мы не можем и не хотим брать подарков. Поэтому я не возьму от тебя материи.
Соня низко наклонила голову и молчала.
— Эту материю, — продолжала Инна Яковлевна, — мы передадим начальнице, она ее сбережет и, когда ты будешь кончать курс, мы сошьем тебе из него к выпуску платье. Поняла? И больше об этом ни слова. Иначе ты меня обидишь! Так и напиши своему папе. О чем же ты плачешь?
— Я и так много писала папе о вас! — сквозь слезы задушевно воскликнула девочка.
— Надеюсь, что не бранила? — улыбнувшись, спросила Инна Яковлевна.
Вместо ответа Соня тоже улыбнулась, крепко обняла Инну Яковлевну и с горячей лаской прижалась к ней.
— Ну, вот и спасибо, девочка. А для меня за мои заботы самым большим подарком будет, если ты всегда будешь хорошей, доброй и будешь стараться учиться…
Прошло несколько лет. Соня кончила курс одной из лучших учениц. Происшедшую в Соне перемену никто не приписывал влиянию новой молодой учительницы. Все говорили, что это «так», «она сама захотела перемениться». Только сама Соня знала, кто отогрел ее сердце, кто вселил в нее уверенность в своих силах, кто поддержал ее, дикую, злую и своенравную девочку, и направил на добрый путь.
К сожалению, Инна Яковлевна рано умерла, и дети потеряли в ней любящего, верного друга, защитницу, и помощницу. А в благодарном сердце Сони навсегда сохранился светлый образ учительницы, и она, вспоминая ее и рассказывая о ней, часто говорила: «Если бы побольше было таких учительниц, сколько бы счастливых учениц было в училищах и многие могли бы измениться к лучшему, как и я!»
Примечания
1
Сибирское берестяное ведерко с крышкой.
2
Так в Сибири называли бурятов.
