– Значит, огреб, говоришь, сдачи?.. – задумчиво молвил Борька, и Колодников отважился наконец поднять глаза.
– Почему?.. – спросил он испуганно.
Электрик диковато усмехнулся и, подавшись к Алексею поближе, зашептал, хотя во всей квартире, кроме них, не было ни души:
– А то не видно, что ли?.. Хочешь, расскажу, как у тебя сейчас дело вышло?.. Отвесил ты своей бабе плюху. Так?.. Ну, чего башкой трясешь?.. Что ж я, не слышал, как ты там с ней внизу разбирался? Отвесил- отвесил… Потом выскочил во двор, пока она ментовку не вызвала… Добежал до арки. И там тебе твоя же плюха и вернулась… Верно?
Колодников с ужасом уставился на электрика. Втайне он и сам обо всем уже догадался, но одно дело – знать про себя и помалкивать… А вот услышать то же самое со стороны…
– Моя? – беспомощно повторил он.
– Ну а чья? Моя, что ли? – Электрик нахмурился и снова наполнил стопки.
Майка на Борьке была полосатая, как тельняшка, с глубоким вырезом. На бледной молодцевато выкаченной груди путались в негустых седеющих волосах нанизанные на одну цепочку православный крестик, оловянный католический образок с Божьей матерью, буддийский мягкий амулет из красной шерсти и еще что-то, чуть ли не клык Магомета. Предусмотрителен…
– За тех, кому повезло, – глуховато сказал Борька. – За нас, Петрович…
Алексей с отчаянием смотрел на свою стопку и почему-то все никак не мог заставить себя протянуть к ней руку. Зря он приперся к Борьке. Проще уж было забыть то, что стряслось с ним сейчас во дворе, списать все на расстроенные нервы, на мгновенное помутнение рассудка, на алкоголь наконец… А от всего остального – и вовсе отмахнуться: дескать, не мое это дело, милиция есть – вот пусть она во всем и разбирается…
– Почему?.. – еле слышно повторил он.
Электрик молчал и с хрустом закусывал капустой.
– Во!.. – сказал он, дожевав, и ткнул себя пальцем в бледную ляжку.
Алексей не понял. Тогда Борька заголил ногу повыше и предъявил старый рубец.
– Четырнадцать лет мне было… – сообщил он, как бы сам тому удивляясь. – Подловили мы с пацанами Толяна Колобка – к девчонке он к одной с нашего двора клеился… Видишь, даже кликуху его до сих пор помню… А я только-только ножик себе сделал из напильника, рукоятка – наборная, в три цвета… На нем и опробовал тогда – на Колобке… Ребята меня потом сильно уважали…
– А почему в ногу?.. – туповато спросил Алексей, не сводя глаз с белого твердого шрама.
– Ну как… – несколько замялся электрик. – Я ж говорю: пацан, четырнадцать лет… В живот сажать испугался, в ляжку засадил… И слава те Господи, что испугался. А если бы зарезал, представляешь?.. – Борька одернул левую трусину и с болезненной гримасой взялся за ребра с обеих сторон. – И шпангоуты – тоже пацаном, только уже малость постарше был… – пожаловался он. – Тогда у нас что ни день драки шли – район на район. Цепями дрались, шкворнями, трубками – чем попало… Ну и потоптали мы одного с новостройки… А теперь вот второй год уже: чуть дождик – скрипят шпангоуты, спасу нет… Ты думаешь, я почему пью-то? Болят, стервы… Ну, про колотые раны на заднице я тебе вроде рассказывал…
– Рассказывал… – сдавленно подтвердил Алексей.
– Ну вот… А полтора года назад понесло меня, дурака, среди ночи на улицу… Тогда еще, помнишь, водку прямо в киосках продавали… И как меня, Петрович, в этой арке накроет!.. – Борька уронил стриженую башку и горестно ею потряс. На маковке нежно розовела круглая плешинка величиной с бывшую пятикопеечную монету, тоже пересеченная шрамиком. – Ну, думаю, все! Полундра, сам лечу… Не дай Бог! Все равно что в бетономешалку кинули, понял?.. Очнулся – в травматологии. Места живого нет, врачи диву даются, мент пришел – тоже глазами хлопает… Это еще нашли меня быстро, а то бы кровью запросто истек… Или замерз бы, как тот алкаш… А так – в самое времечко угодил: начало сентября, ночи теплые, народ то и дело в арку отлить забегает…
Борька недовольно покосился на неопорожненную стопку Алексея, но замечания на этот раз не сделал. Просто плеснул себе на донышко из коричневой стеклянной банки со зловещей предостерегающей надписью и чокнулся, намекая. Алексей Колодников сделал над собой усилие и выпил. Дождь за кухонным окном уже не шуршал, а вовсю шумел, по черному стеклу бежали водяные наплывы. Словно из ведерка окатили…
– И вот лежу это я в травматологии, – продолжал шептать Борька, то и дело облизывая вывороченные губы и оглядываясь, отчего Алексею было особенно жутко его слушать. – А сам дырки считаю. И все сходится, прикинь!.. С синяками только не разобрался… А поди разберись! Сколько я их кому по молодости лет понавешал… Упомнишь разве? И все они мне в этой арке одночасьем и вернулись. Попросил сестричку зеркало поднести – веришь? – сам себя не узнал! Один фингал вместо морды…
– И ты… никому ничего?.. – недоверчиво, со страхом вымолвил Алексей, глядя во все глаза на Борьку. – Ни врачу, ни ментам?..
– Да вот сообразил как-то… – Борька запнулся, подумал секунду. – Не, сообразил я уже потом!.. – с сожалением поправился он. – А тогда – так… забоялся… Тут самому-то поверить страшно, а уж кому другому сказать…
Борька покряхтел, насупился.
– Я ведь еще почему за тебя тревожился-то?.. – доверительно молвил он. – Вижу: крыша у тебя от всего от этого чуток поехала… Не дай Бог, думаю, ментам лишнее ляпнет, а то еще в газету сдуру побежит… Такое, знаешь, тоже однажды было…
Алексей взялся за переносицу, потом беспомощно оглянулся по сторонам, обыскал лежащую на свободном табурете куртку и, найдя мокрые очки, принялся протирать стекла краем свитера. Долго протирал. Дольше, чем нужно.
– Погоди… – хрипловато сказал он и зачем-то оседлал физиономию очками. – Погоди, дай припомнить…
