Совершенно исключено, чтобы юноша, происходя из семейства кормилицы, передавал служебные и прочие тайны родственникам Айют, второй по старшинству жены государя. И все же Тамзаа в свое время через надежнейших своих осведомителей на всякий случай проверил, не связан ли каким-нибудь образом его секретарь с враждебным досточтимому семейством. Как и следовало ожидать, Ирва был чист. И все же подозрение не отпускало…
Кому же он все-таки служит? Самому Улькару? Честно говоря, от одной такой мысли пробирал озноб… В конце концов, если непостижимый наш государь, уже объявив себя бессмертным, тем не менее снарядил караван за целебной морской водой, то вполне возможно, что, прозревая в душах подданных, он мог однако проверять истинность своих прозрений с помощью того же Ирвы.
– Жалоба от судьи Ар-Мауры, – сдержанно сообщил секретарь. – Прислана с почтовой каторгой.
Досточтимый Тамзаа, не торопясь с ответом, окинул склонившегося перед ним юношу неприязненным взглядом. Даже сама внешность Ирвы почему-то беспокоила досточтимого. Рослый, обещающий раздобреть с годами, секретарь статью своей мало чем отличался от большинства жителей Харвы, но вот лицо… Смуглое, тупоносое, широкоскулое, оно невольно приковывало взгляд. Мысль об уродстве, мелькнув, исчезала бесследно. Вполне правильные черты… Только вот правильность какая-то нездешняя, незнакомая…
– Опять Ар-Маура? – ворчливо осведомился досточтимый, и как всегда Ирва понял его с полуслова. Действительно, странно. Вроде умный человек этот Ар-Маура и тем не менее постоянно напоминает о себе государю… Да на его месте затаиться нужно и не дышать…
– Что-нибудь из ряда вон выходящее?
– Да. – По обыкновению Ирва был очень серьезен. – Четыре дня назад караван под командой Шарлаха…
Секретарь умолк, ибо глаза досточтимого широко раскрылись, выразив одновременно радость, страх и недоверие.
– Шарлаха? – переспросил наконец сановник, вздымая бровь. – Может быть, Хаилзы?
– Нет. Именно Шарлаха. Караван в составе двухмачтовика «Самум» и боевой каторги «Белый скорпион» вошел в порт, поджег зеркалами несколько строений, потребовал провианта и выкупа. Требования были удовлетворены. – Секретарь склонился еще ниже и протянул досточтимому два свитка. – Вот жалоба Ар- Мауры, а вот доклад капитана почтовой каторги…
– А это еще зачем?
– Имеется в виду почтовая каторга, захваченная мятежниками в порту тени Ар-Мауры, – пояснил секретарь.
– Странно… – с недоумением и тревогой произнес сановник, развивая первый пергамент. – «Самум» – это головной корабль караванного Хаилзы… насколько мне известно. А про каторгу… Как ее?.. «Белый скорпион»?.. Про нее я вообще в первый раз слышу… И куда мог деться весь остальной караван?.. – Он поджал губы и углубился в чтение. По мере ознакомления с четкой, словно оттиснутой вязью брови досточтимого вздымались все выше. На столь полный и стремительный успех своего предприятия Тамзаа даже и не рассчитывал. Изучив оба свитка до конца, он тем не менее долго еще сидел с опущенной головой и шевелил губами, словно перечитывая отдельные строки. Досточтимый не мог сейчас поручиться за выражение собственного лица.
– А где же донесение от самого Хаилзы? – спросил он, так и не подняв головы.
– От досточтимого Хаилзы донесений не поступало.
– То есть… бунт? – Тамзаа наконец взглянул на секретаря.
Ирва по-прежнему гнулся в полупоклоне, но большие карие глаза его были скорее внимательны, нежели почтительны. Кому же он все-таки служит, верблюд его затопчи?..
– Досточтимый Ар-Маура употребляет именно это слово, – напомнил юноша. – Однако, думаю, что он просто опасается назвать грабеж грабежом.
– Я достоин казни, государь!
Досточтимому Тамзаа без особых усилий удалось изобразить предел отчаяния – он и впрямь сильно рисковал, явившись к Улькару с подобным докладом, да еще и в священные часы, когда непостижимый и всемогущий в божественном уединении творил очередной указ. Однако помедлить он тоже не мог – жалоба Ар-Мауры прошла уже через несколько рук, включая руки секретаря.
Государь с любопытством и тревогой взглянул на ниспростершегося перед ним сановника, лицо которого почти касалось лилово-черных разводов кимирского ковра, и мановением мизинца приказал секретарю удалиться. Тот вскочил, спрятал перо и, завинчивая на ходу медную чернильницу, исчез за вздувшейся с шелестом занавесью.
– И в чем же твоя вина, досточтимый Тамзаа?
Не разгибая спины, сановник вскинул бледное перекошенное лицо.
– Я приказал досточтимому Хаилзе возглавить караван, отправляющийся к морю… полагая, что он… при его умении и опыте… достойно справится с этим делом…
– Это было при мне, – сухо напомнил Улькар, оглаживая двумя пальцами черные тени под внимательными усталыми глазами. – Будь это преступлением, я казнил бы тебя уже тогда… Так что же все- таки случилось, досточтимый? Как я понимаю, Хаилза не оправдал твоих надежд?
– Шарлах взбунтовал один из кораблей, отбился от каравана, а четыре дня назад совершил налет на тень Ар-Мауры…
Главное было сказано. С неподдельным страхом Тамзаа всматривался в застывшее лицо государя. На скулах Улькара обозначились желваки, судорожно передернулся кадык.
– Распрями хребет, – бросил государь, брезгливо глядя на облитую алым шелком спину сановника. – На тебя неприятно смотреть.
Тамзаа осторожно выпрямил позвоночник, но не до конца – приличия требовали хотя бы полупоклона.
