рассказывала. А сегодня говорила, что Приблудный и другой имажинист ушли раньше, Клюев с Есениным остались, но Клюев был так пьян, что заснул, разлегшись поперек кровати. Есенин же, оставшись наедине с АА (ибо Клюев спал), стал вести себя гораздо тише, перестал хулиганить, а заговорил просто, по- человечески. В разговоре ругал власть, ругал всех и вся... Потом разбудил Клюева и ушел. Это — единственная встреча АА с Есениным. АА отнеслась к ней как к обычному хулиганству и московскому хамству... Характерно не это. Характерно, что дня через два АА, идя по Моховой (или в Летнем саду), встретила Есенина, шедшего с несколькими имажинистами. Есенин, увидев АА, нарочито громко сказал своим спутникам что-то нелестное по адресу АА и прошел мимо, поклонившись с вызывающим видом и приложив к цилиндру два пальца. Из того, что, оставшись прошлый раз наедине с нею, Есенин не хулиганил, а говорил просто и достаточно (для Есенина) вежливо, а здесь (совершенно явно для того, чтобы показать свое хулиганство по отношению к Анне Ахматовой товарищам) схулиганил, АА поняла, что хулиганство Есенина нарочитое, выдуманное, напускное и делается для публики. И вот это утвердило окончательно ее отрицательное отношение к Есенину.
С Есениным АА больше не встречалась. А с Клюевым в первый раз после этой истории встретилась на юбилее Кузмина, у Наппельбаум (в 1925). Здесь Клюев страшно ругал Есенина и говорил про него гадости.
28 декабря 1927. В Шереметевском доме вечером. В кабинете АА, Николай Константинович Миронич и я. АА с Николаем Константиновичем занимались английским языком по книжке Манштейна, а я сидел в кресле тут же и из озорства записывал это, глядя на них.
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РАССКАЗ
'Как будто вас здесь нет — совсем — понимаете — принцип такой...'
'Lupt of... replied... Where are... Egipet — не знаю, как произносить...Kristmass — вот тоже не знаю, как произносить, Рождество...Sparrows — да? Huts-nuts — да. In the warm room (повторила)
(А пальцем по щеке скользит...)
— Я не знаю... вот... вот... так бывает... вот это, которое дельтой... и потом у меня бывает такое, которое...
— Вот так вот обозначай — такой штукой... — последовали объяснения).
— Whis, — повторила.
— Then, — тоже. Наклонившись в сторону Николая Константиновича и болтая левой ножкой — сгибая ее в щиколотке — а временами торжествующе поглядывая на Николая Константиновича, иногда — хмуря брови...
— Большие пальцы рук с верхней стороны... клинки... Tap — это что, ведро — или что?.. С ветками? да?.. Immediately, — много раз повторяла. Хорошо, это я потом научу... — улыбнувшись снисходительно. — Facent, повторила, — да, да.
Губы складывала тонко, с выражением лица хорошего английского Гушина вытягивала их вперед, и уголки губ складывались и раскрывались...
— Вот terribly я не знаю...
Но Николай Константинович поправил и ученье продолжается. Читает уже не по складам, внимательно, кокетство спрятано — почти (но вот, только записал это — вдруг загримасничала, и я уже не смею сказать, что кокетства вовсе нет!). Часто коротенькие паузы, повторяет слово...
— Ира, не кричи, пожалуйста, я занимаюсь, — вдруг пронзительным голосом, повернувшись к соседней комнате, где Аннушка не может угомонить Иру.
— Вам, может, не видно? — придвинула книжку к Николаю Константиновичу.
— Нет, очень хорошо видно...
— Allas... Фу, отчего у меня неверно поставлено, — взяла у Николая Константиновича карандаш — исправила.
А на самой — черное шелковое длинное платье, привезенное Катуком из Японии, поверх него — фуфайка, конечно, с небрежным беспорядком в незастегнутом воротнике. Смотря на меня:
— Пишете стихи, да?
— Нет, прозу...
— Garred, — повторила, — нет вреднев.
Николай Константинович тихим робким голосом повторяет — с полным сознанием своего достоинства и изысканной предупредительностью и внимательностью. Сидит прямо, скрестив пальцы на коленях.
Теперь Акума, подперев подбородок рукой, перебирает в воздухе пальцами, устремленными вверх. Вбегает Ирка, прощается, АА целует ей руку и вместо 'до свидания' говорит 'здравствуй'. Ирка убегает.
А затем лоб морщит, ай, ай!
— Ы-ы-ыыы, — мне, увидев, что я слежу за ней и не найдя слова, чтоб выучить (да и некогда, читает дальше).
— Thart...
Я повторил:
— Thort...
Взглянула на меня презрительно:
— 'Сорт', по-вашему... — читает дальше.
Рассказ кончен. Николай Константинович:
— Может, еще почитаем?
— Нет, я очень много прочла.
При чтении этой записи сказала: 'Лукницкий — худших времен...'.
С подлинным верно. ...colei che sola a me par donna.
30.12.1927
Проводил АА к Замятиным на званый обед. Прощаясь, сказала тихо, неожиданно и грустно: 'У меня такое тяжелое сердце... Бывает такое сердце... Тяжелое-тяжелое. Не знаю, почему...'.
Декабрь
Прочитала по-английски книгу 'Tremendous Trifles' C. K. Chesterton.
4.01.1928
Любит очень 'Песни западных славян'. Самая любимая из них — 'Похоронная песня'. Очень хорошо и — 'Янко Маркович'.
Ритмы этих песен повлияли на ритм 'У самого моря'.
11.03.1928
Об Ariosto.
По просьбе АА я принес ей сегодня из Мраморного дворца ее 'Ariosto', который ей нужен был для работы по Пушкину. (АА нашла вчера моменты в 'Евгении Онегине', написанные под влиянием Ariosto. АА читала мне отдельные места из Ariosto по-итальянски и переводила с листа.
Я заметил, что читала АА с удовольствием, еще и потому, что ей нравится самый звук итальянской речи в ее голосе.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
АБРАМОВ — издатель, редактор.
АДАМОВИЧ Георгий Викторович (1894 — 1972) — поэт, критик.
АДАМОВИЧ Татьяна Викторовна (1892 — 1970) — преподаватель французского языка; сестра Г. В. Адамовича.
АДОНЕЦ Г.
АЗЕФ
АЙХЕНВАЛЬД Ю. И.
АЛКИВИАД
АЛЬТМАН (не художник).
