— Будить всех!.. Будить замполита!
Замполит капитан Донских заспался, вставал неохотно, но затем начал действовать. Я с Арсеньевым, Никитич и адъютант Арсеньева лейтенант Борис Карт в шинелях, при оружии вышли из блиндажа КП и перешли в блиндаж наблюдательного пункта, где у стереотрубы находился командир батареи 120- миллиметровых минометов старший лейтенант Федор Лозбин. Этот блиндаж минометчиков Арсеньев использует и как свой командирский наблюдательный пункт.
Общее напряжение ожидания передалось и мне: смотрим на часы, сейчас около четырех утра, вот- вот обрушится на нас артподготовка, начнется немецкое наступление, Арсеньев, внешне спокойный, но ощутимо для меня нервничая, проверяет по телефону готовность полка к отпору. Вокруг абсолютная тишина — ниоткуда не доносится ни одного выстрела, молчат и наши и немецкие пушки, минометы, пулеметы, — ни один винтовочный выстрел не нарушает эту особенную, хрупкую, словно стеклянную, тишину. Между собой мы не разговариваем. Лозбин и Арсеньев по очереди глядят в стереотрубу, но в этот предрассветный час что-либо разглядеть трудно!
Мне все же хочется спать — сегодня я прошел километров двадцать, а потом много работал, почти не спал.
Всё тихо. Арсеньев, прижав к уху телефонную трубку, прислушивается. Глядит в амбразуру на передний край. Потом берет какие-то протянутые ему Лозбиным письма, читает их.
Смотрю в стереотрубу. Над полем, над немецким расположением — клочьями белесый туман. Какой дикий хаос разрушения повсюду!
Солнце! На немецких позициях все та же странная тишина. Нет обычного движения, все замерло. Арсеньев заснул было, сидя за столиком, а теперь лег и похрапывает! Я подробно рассмотрел немецкий передний край в стереотрубу. Блиндажи — по ту сторону Черной речки. На гребне перед ней — наши разбитые танки, дзоты, блиндажи. Дальше за Черной речкой, в изувеченном лесу возле Круглой рощи, видны разрушенные немецкие землянки, блиндажи.
Только что начали стрелять наши орудия — разрывы видны в лесу. В ответ несколько выстрелов немецких дальнобойных — снаряды перелетели через нас. Прошли два немецких истребителя, и опять все тихо. Весь хаос переднего края залит утренним солнцем.
Хочется спать. Здесь, в блиндаже, так тесно, что прилечь нельзя.
Арсеньева разбудили: вызвали к аппарату. Он сообщил, что всё тихо пока, лег и опять захрапел, но сразу же проснулся и теперь, сидя за столом, работает над картой.
Немцы наступления не начали. На наблюдательном пункте я делал записи о Черной речке, потом вместе с Арсеньевым и другими вернулся на КП и спал два часа — с семи до девяти утра. Все тихо, подчеркнуто непонятно, угрожающе тихо, — нависшая тишина! День, обычный день, начался. В блиндаже — чистка сапог, бритье, мытье, жарятся на завтрак свежая рыба и оладьи, на столе — чай с клюквой…
Разговор о награждении медалями (надо написать приказ), о мерах по укреплению рубежей и системы огня, о рекогносцировке.
В блиндаж вызван полковой агитатор лейтенант Даниил Варфоломеевич Лях, он будет сопровождать меня и Никитича в обходе переднего края, куда мы сейчас отправляемся. Он украинец, родом из Черниговской области, 1905 года рождения, член партии с 1942 года. Представлен к ордену Красной Звезды.
Обход начнем с КП 2-го батальона — этот командный пункт находится в блиндаже, врытом в берег Черной речки. Я разглядывал его в стереотрубу с НП Федора Лозбина…
Пришли сюда по траншее. Командир батальона — старший лейтенант Мухаметдинов Мухамед-Сали Сафиевич, казанский татарин; черный, худощавый, живые лукавые глаза; участвовал в отражении атаки 10 мая.
Течение Черной речки часто изменяют огромные воронки, разрушающие ее берега. Вода вливается в такую воронку, кружась, наполняет ее и переливается в следующую, всё дальше порой отклоняясь от своего старого русла. Траншея переднего края, обрамляющая берег, — единственная защита от немецких снарядов и пуль. Эта первая линия окопов проходит зигзагами, и в каждом углу зигзага построен блиндаж. В его амбразуру на немцев глядят вороненый глазок пулемета и пара человеческих глаз. Пулеметчики, снайперы, наблюдатели здесь спят по очереди, урывками, и амбразуры повернуты так, что вся местность впереди может быть в любую минуту накрыта перекрестным огнем. Каждый боец в траншее знает, что в нужную эту минуту на то же самое пространство впереди и на всю глубину вражеской обороны лягут тысячи снарядов и мин, посланных сзади нашими артиллеристами по первому вызову огня.
Ниша НП с винтовками и ручным пулеметом. Два бойца спят, третий наблюдает в бинокль. Перед бруствером лежат трупы немцев, они разлагаются, и ветерок доносит отвратительный запах. Наши бойцы, насколько удается, забрасывают трупы землей, но снаряды и мины, разрывающиеся в этой зоне, вышвыривают их по частям и целиком.
Здесь был жестокий гранатный бой, когда немцы подобрались к 5-й роте по лощине. Эта лощина уходит в глубь немецких позиций, до них — восемьдесят метров. Наши отбивались с четырех часов ночи до одиннадцати утра, немцев в траншею не пустили, но гранаты с длинными ручками они сюда добрасывали. Били сюда и артиллерия, и минометы, и пулеметы, и автоматы…
Чтобы прийти сюда, в конец траншеи, нужно было перебежать, пригнувшись, по открытому, ничем не защищенному мостику через разлив Черной речки (эта «протока» создана сомкнувшимися своими краями воронками). По мостику бьют немцы, бьют плохо, потому что мы все, перебежав поодиночке, невредимы. Свист пуль, а подальше — хлюпанье мин в болоте; все время стреляют и две немецкие пушки, они где-то близко, но снаряды перелетают через траншею, рвутся дальше.
Сижу в нашей снайперской ячейке, гляжу в амбразуру. В ста метрах видны немецкие заграждения, еще ближе — группы немцев за торфяными укрытиями. Их снайперы часто целятся и сюда, бьют по амбразурам, нужно остерегаться.
В бою 10 мая из этой траншеи работал ротным 50-миллиметровым минометом командир 5-й роты младший лейтенант Николай Тимофеев, вторым минометом — младший лейтенант Ипатов. А из амбразуры вел пулеметный огонь командир взвода. Из-за его спины бросал гранаты больше всех отличившийся в бою младший лейтенант Щипцов. В момент атаки здесь было мало бойцов, основной удар приняли на себя подоспевшие командиры…
Берег Черной речки — болотная, превращенная в крошево прогалина, где не выроешь траншею даже в полроста. Единственное укрытие от немцев, находящихся в восьмидесяти метрах, — плетень из сухих ветвей, изглоданных пулями и осколками мин. Плетень — не защита от пуль, но за ним можно пробежать, пригнувшись и увязая по колено в болоте. Если ты ловок и поворотлив — враг не заметит тебя. Вот так вчетвером сюда и перебежали, слыша за своими спинами свист пуль. Ощущение неприятное, будто ты заяц. Было страшно, но перебегал я со смехом: очень уж неуклюже хлюпали, да с прытью!
Точка № 17 2-й пулеметной роты обложена торфяными кирпичами. Вода. Люди живут здесь лежа, не просыхая.
Пулеметчик Коренев Александр Андреевич, небольшого роста, неказист, лицо немытое, весь в болотной жиже.
— Я уже пять раз раненный!
Служил в Ленинграде счетоводом, кассиром. В бою 10 мая бил из станкового пулемета, израсходовал шесть лент и сам набивал, потому что остался один. Двое других, оставшихся в живых, — младший лейтенант Иван Щербина и боец Лукьянов — стояли за станковыми пулеметами на соседних точках. Втроем израсходовали лент двадцать, положили, отразив три атаки, больше восьмидесяти немцев. Гранат здесь не
