применяли.
Записываю подробно всю обстановку боя. Вместе с Кореневым и Щербиной (он высокого роста, рябоватый, жмурится; каска и шинель в болотной трухе) черчу схему. Рассказ дополняет подсевший к нам командир 4-й роты лейтенант Скрипко.
Двигаясь дальше вдоль переднего края, пришел к снайперской ячейке комсомолки Любы Бойцовой. Ниша в траншее. Девушка в каске, гимнастерке с погонами, грубое, рябое, круглое лицо. Разговаривает со мной тут же, в своей нише-ячейке, не отрывая глаз от наставленного оптического прицела винтовки, не оборачиваясь. Родилась в 1922 году в Оятском районе Ленинградской области, жила в Ленинграде, работала на станции Паша, на заводе, и оттуда — в армию, с начала войны, добровольно.
— Раньше в медсанбате двести сорок третьей стрелковой дивизии была, ходила на передовую, перевязывала. Меня — в медсанбат, а у меня мечта была совсем на передовую удрать. Вот мечта и осуществилась. Сорок пять дней была на армейских курсах снайперов и теперь — сюда. Я в соседнем полку, в тысяча семьдесят шестом, а сюда только на охоту хожу, сегодня второй раз на охоте…
Рассказывает, что сегодня убила немца, он связь тянул. Это второй на счету, а первого убила позавчера, 24 мая.
Пока, говорю с Любой, рвутся и рвутся мины — все позади траншеи.
Возвращались вдоль переднего края — вдоль плетня, бруствера, по мосту-стланям в ста метрах от немцев — и никакого укрытия, пока не вошли в траншею. Бегом, согнувшись, по колено в воде.
Говорю с командиром 5-й роты младшим лейтенантом Николаем Ильичом Тимофеевым. Чуб, пилотка, глаза зеленоватые, серьезный, немногоречивый, рассказывает небрежно. На левой стороне груди — орден Александра Невского.
Он — кандидат партии, из комсомольцев, в прошлом учитель. На фронте год, начал в боях под Синявином. Орден — за бой 10 мая. Сначала бил сам из ротного миномета, потом, встав на бруствер вместе с командиром пулеметной роты Скрипниченко, выбросил более ста гранат. Отбил три атаки и не был ранен…
Пока я разговаривал с ним, сообщение по телефону: на пулеметную точку № 17, откуда я сейчас пришел, — минометный налет, пулеметчик Коренев (с которым я только что разговаривал) тяжело ранен, из двоих бойцов (они уходили обедать, когда я был на точке) один ранен, второй «уснул». На здешнем языке «уснул» — убит…
Пришли сюда с хорошим «урожаем»: схемы, много записей — биографии, обстановка, история последних боевых действий.
Отмывшись, пообедав, продолжал здесь, на КП, мои беседы. Записывал рассказы заместителя командира 1-й роты старшего лейтенанта Лысенко и снайпера ефрейтора Поваренко; у этого снайпера на счету сто семьдесят три фашиста. Своему искусству он обучил шестнадцать бойцов на Карельском фронте, а сейчас имеет одиннадцать учеников.
Федор Поваренко очень спокоен. О своей снайперской «охоте» говорит как о будничном ежедневном деле.
А Лысенко толково рассказал о действиях своей роты в бою 10 мая — рота отличилась, сражалась храбро, многие награждены орденами. Сам Лысенко — орденом Красной Звезды.
Все больше подробностей узнаю я об этом бое, но правильное представление о нем получу, только когда поговорю с Арсеньевым и с другими старшими офицерами полка.
Всю ночь, до половины седьмого утра, я беседовал с Арсеньевым. О чем только не говорили!
Арсеньев мыслит широко, разговаривать с ним приятно и поучительно. Особенно интересен для меня был рассказ о Петрозаводске, который был занят противником в ночь на 1 октября 1941 года и где в эту ночь, по специальному заданию, Арсеньев с тридцатью пятью бойцами взорвал все объекты, какие могли быть использованы врагом. Арсеньев, прорвавшийся 2 октября со всей группой к нашим войскам, был за эту операцию награжден орденом Красного Знамени.
В полку происходит офицерское собрание. Набились в блиндаж так, что трудно пошевелиться. Арсеньев открывает собрание десятками своих «почему?» и приводит примеры.
Почему нет выправки и люди ходят небритыми? Почему вчера только один командир 3-го батальона доложил о приведении своего батальона в боевую готовность, а остальные комбаты не доложили? Почему от уколов, которые производят медицинские офицеры, в других полках нет заболеваемости, а у нас до двадцати случаев? Почему нет контроля за выполнением своих приказаний? Почему мы в свободное время не обсуждаем, все ли сделано для отражения противника? Противник готовится к газовой войне, его солдаты прошли газоокуривание, фильтры меняют, а мы не занимаемся этим.
И что нужно сделать, чтобы все было совсем по-иному?
Разгорелась горячая дискуссия.
Арсеньев заявляет о специальной службе:
— Многое недоделано. Много ненужной болтовни. Противник, подслушивая, узнает наш замысел. Сегодня ночью бойцы четвертой роты на расстоянии полусотни метров от обороны застрелили немецкого слухача.
Арсеньев об этом знает от командира разведки, который был там. Но официально из роты ему не доложили.
— А вы уверены, что этого слухача убили?
— Командир пулеметной роты докладывает, что убили.
— А я могу не верить вам. Вы сделали попытку его вытащить? Может быть, слухач ушел? И вы такому важному случаю не придаете значения!
Помначштаба лейтенант Жигарев горячится:
— У нас КП командира роты — у самого завала, там, в пяти метрах, и рация и телефон. Дверей нет и палаткой не завешено. Орут так, что на двести метров слышно!
Арсеньев отдает приказание о маскировке шума, затем в крайне суровом тоне продолжает:
— Завтра будем судить судом чести командира связи. Завтра утром. Надо кончать с этой беспечностью! А если бы противник просочился сюда? Это угрожало бы нескольким дивизиям. А это значит — возникла бы угроза Ленинграду, который мы защищаем. Где же достоинство и честь командира?.. Итак, заканчиваю, времени у нас мало.
Первое: привести в порядок оружие.
Второе: закончить рекогносцировку в направлении вероятного контрудара.
Третье: созданные подвижные противотанковые группы должны заниматься по шестнадцать часов в сутки. Научиться бегать, окапываться, научиться вести борьбу с танками и с десантом противника.
Четвертое: научить бойца не бояться танка.
Пятое: создать штурмующую роту…
И, наконец, поднять дисциплину! Продумайте, как это сделать, чтоб это не комедией было, чтоб не появиться вдруг перед подчиненным этаким зверем, дескать, меня накрутили и я буду накручивать. Это большая, кропотливая, а главное — систематическая работа… Все! По боевым местам, товарищи!
…После этих слов командира полка офицеры, теснясь, выходят из блиндажа, каждый отправляется в свое подразделение.
Немцы ведут обстрел. Снаряды свистят над головой и рвутся неподалеку в тылу. В блиндаж зашел гармонист Туманов, и сразу — веселая песня. Арсеньев поет: «Эх, я ль виноват, что тебя, черноокую…».
Входит связной. Приносит газету «Отважный воин» с заголовком «240 лет Ленинграду». Это — сегодня!
Сразу, серьезные, принимаемся за чтение. Арсеньев получил пачку писем. Туманов, прочтя газету,
