коллекционера до того, что он сбил цену с несуразного миллиона до почти приемлемых семидесяти тысяч долларов. Долларов, конечно, — повторил он, — Других денег я не знаю. А за миллион ведь я ее и сам продам! То есть, уже продал!
Господин Битце Бейстоаа взял со стола еще одну пачку долларов, на этот раз он ее распотрошил и веером пустил в огонь, потом повернулся ко мне и сказал:
— Без всяких экспертов я и так понимал, что скрипка очень дорогая. Я немедленно уплатил. И вот с семьюдесятью тысячами долларов коллекционер отправился в свою республику и думал, что все в порядке. Он, наверное, пил там свой коньяк «Апшерон» и думал, что на этом сделка закончена.
— Вот он, его «Апшерон»! — тут господин бизнесмен достал откуда-то из угла бутылку коньяка и, даже не посмотрев, с размаху швырнул в камин. Бутылка стукнулась о каминную решетку и разбилась. Коньяк разлился, камин зашипел.
— И таким коньяком он хотел обмануть меня! — гордо изрек хозяин дома и полил захлебнувшийся «Апшероном» огонь итальянской «Граппой». Огонь снова разгорелся, и удовлетворенный финн подбросил ему еще долларов.
— Вы даже не представляете себе, молодой человек, что было дальше!
Я был очень доволен, что меня назвали молодым человеком, и, напрягаясь, продолжал вслушиваться в дребезжание финна.
— А дальше за небольшой процент и четыре блока «Мальборо лайтс» я нанял азербайджанца, который вслед за нашим коллекционером тотчас же полетел в Баку, представился ему Президентом турецкого общества любителей старины и стал убеждать, что тот бесконечно и непростительно продешевил.
Господин Битце Бейстоаа раскрыл очередную пачку долларов и бросил ее в камин. На сей раз сцена взволновала меня настолько, что я чуть было не вышел из рамок приличия… Но, подняв отлетевшую за камин купюру, я все-таки сдержался и бросил ее в огонь.
— В этой же зале, — тут хозяин цитировал, — где ваш Лавренев читал «Сорок первого», Серебрякова сочиняла биографию Маркса, а Лавровы — телевизионных «Знатоков», стоял на коленях маленький, тихий коллекционер из Азербайджана и просил добавить на бедность, но я не соглашался. Нанятый за «Мальборо лайтс» актер говорил мне, что от волнения коллекционер, дозваниваясь ко мне в Москву, вместо номера телефона набирал почтовый индекс. Поэтому я просто ждал, когда он произнесет слова: «Верните мне скрипку». Тогда, церемониально достав из огромного стенного — и притом несгораемого — шкафа драгоценность, я пролил слезу по поводу предстоящей утраты и дрожащими руками возвратил скрипку ее прежнему владельцу. Надо вам сказать, что тотчас же он достал и отдал мне мои деньги. Мы — деловые люди, обмен происходил на уровне самых высоких политесов. Но я еще не знал тогда, почему у нас обоих хорошее настроение… То есть почему оно хорошее у меня, я уже знал: мой помощник из Ихола позвонил мне и сказал: «Триста тысяч тебе за нее дадут».
Поэтому я торжественно вручил своему дорогому азербайджанскому гостю сверток, вынутый из сейфа. Он долго разворачивал сверток, потом прижал напоследок к груди деньги, передал их мне и осторожно положил скрипку в свой кофр…
У меня хорошие отношения со знаменитым, но тайным концерном, который быстро изготовил мне скрипку, очень похожую на ту, что привез наш азербайджанский друг. Прямо копия! И вы знаете, я ничуть не побеспокоился, когда ваш Внешэкономбанк напрочь не принял у меня купюры, объявив их самой грубой подделкой… Поэтому я не советую вам особенно удивляться тому, что мы греемся у такого странного огня.
— Вам, писателям, — продолжал он, — этого никогда не понять. Вам не понять, как трудно делать большой бизнес, потому что все в этом бизнесе всегда каким-то чудом уравновешивается. И, казалось бы, мы все остались при своем.
Это были золотые слова. И чтобы както помочь этому бедному человеку, я взял со стола все оставшиеся доллары и с любовью бросил их в огонь. Мы подождали еще некоторое время, пока зеленоватые бумажки превратятся в пепел, и тогда нувориш Битце Бейстоаа заговорил снова. Слова его дорожали с каждой минутой.
— Я нашел одного японского музыканта, которому продал эту бесспорно старинную скрипку за Амати. Он не стал делать экспертизу, он просто выложил триста тысяч. И сейчас, глядя на эти бессмысленные бумажки, порожденные единственным желанием обмануть меня, человека с Запада, я думаю о своей дочери и о вас, господин писатель, думаю потому, что на этом свете просто так сидеть и смотреть в камин слишком грустно и одиноко.
Господин Битце Бейстоаа еще долго бы разглагольствовал, если бы в дверях каминной не появилась та, ради которой мы с моим косноязычным собеседником предали свои призвания. Я — на мгновенье — писательское, а он — навсегда — призвание финского фермера.
Она стояла в проеме двери, высокая, беловолосая, хорошенькая.
Мы, не отрываясь, восторженно глядели на нее. Он по-отцовски, а я, признаюсь, плотски.
— Я готова, папа, — сказала она, едва кивнув мне. — Президент фирмы «Эсфирь-Ифрит» сообщил, что он ждет нас, договор о намерениях подписан, и он просил захватить с собой наличные. Это те, папа, что лежали тут на столике…
В ответ на наше торжественное молчание, она добавила:
— Не беспокойся, фальшивые я убрала, чтобы не путались, а эти, чтобы были под рукой, положила сюда. Мне с таким трудом удалось получить их сегодня из Японии через Микки-Маус банк. Президент этого банка Эрнст Мрочко даже попросил меня быть на эти дни его женой…
Всему наступает предел! Я, было, попытался удивиться, но не удалось: ко мне вдруг подошла хозяйская собака и вместо того, чтобы, как обычно, лизнуть, сказала: «Доброе Утро».
Я вспомнил, что это — ее имя.
ЧУК И КЛЕОПАТРА
(дачная история)
1
Эта история случилась в дачном поселке писателей, недалеко от Москвы. Под колесами большой черной машины погибла собака. Она лежала на обочине, под длинным глухим забором дачи главного редактора уважаемого толстого журнала, похожая на истрепанную темную подушку, и мрак сосновой ночи сгущался над ней. Свидетелей происшествия не было. Машина, конечно, скрылась, и уже поэтому все случившееся местные жители сочли преступлением.
Но оказалось, что свидетели все-таки были, и преступник даже видел их через темное стекло лимузина. «Как такое возможно? — спросите вы, — как свидетели преступления одновременно были и не были, и, тем более, как ночью в лесу через темное стекло пассажир автомобиля смог разглядеть кого-то в придорожных кустах?» Ну, последнее объяснить очень просто: фары.
Автомобиль несся по улице Серафимовича, подпрыгивая на возвышениях, а Владимир Эрихович Б. все погонял возницу:
— Давай-давай, ну, опоздаю же!
Дело в том, что по центральному телевизору уже начиналась трансляция чемпионата по футболу, а Владимиру Эриховичу Б. было до Баковки рукой подать. Он еще почему нервничал: в машине, естественно, был телевизор, и Владимир Эрихович Б. видел, что сборная его страны, которой он служил в серьезном правительственном ранге чиновником, уже выстроилась в проходе, игроки подпрыгивали и подрыгивали
