права. Мне не стоило произносить вслух моих последних слов, но к откровению, как известно, располагает комната, нашпигованная подслушивающими устройствами.
Каждый принимает конец своего кругозора за конец света и наша ошибка в том, что мы общаемся не с мыслящей плотью, а с нашим представлением о ней и потому часто ошибаемся и огорчаемся.
Обыкновенно среди только что познакомившихся русских: будь то вирусы, люди или собаки происходит дурацкая традиция выяснять политическую принадлежность, и потому я позволю себе поделиться с читателем маленьким диалогом, который по своему собачьему недомыслию затеял первым, но конечно только после того, как уже стало очевидным, что ЧК — Чёрный Квадрат — это профессор из предыдущей истории, которого мой дорогой Пал Палыч, если помните, загнал в своё время в первое измерение, и теперь профессор не плохо обосновался в компьютере, разрабатывая программы, способные противостоять антивирусным:
— Почему вы бегаете от человечества по всем измерениям, — дружелюбно спросил я.
— Не хочу быть ни в стае, ни в стаде, — отвечал мой собеседник, — к тому же человечество далеко от совершенства. На свете есть масса миров, которые добрее.
— Тогда вы — центрист, — сорвалось с моего высунутого языка постороннее в этом измерении слово.
Поскольку людей, которые насилуют окружающих своими остротами достаточно много, я промолчал, принудив себя наблюдать все происходящее не как посещение планетария, а как цирковое представление и прислушивался, может быть дальнейшая беседа займёт меня больше.
Следующая фраза, которую произнёс заинтересовавший меня собеседник, была такой безысходной:
— Я напоминаю себе иногда запертый компас.
Тут уж, как писателю мне откровенно захотелось записывать фразы моего собеседника, потому что они могли бы мне когда-нибудь пригодиться. Но и бумага и перо здесь тоже были в виде линий.
Иногда он мне напоминал человека с хорошей интеллектуальной базой, но я не оправдался вовремя перед самим собой в том измерении: почему я вдруг слушаю этого незнакомца, неужели мне нечего делать, не о чём подумать, нечего записать или хотя бы запомнить, а ещё теперь вынужден оправдываться перед читателем в том же самом. Но поскольку я тогда ничего не придумал, то сейчас в оправдание, зачем мне этот герой, придумать уже ничего не могу. А впрочем нет, это существо, этот политик, этот вирус и профессор одновременно рассказывал легко и просто вещи, которые я, склонный сочинять приключенческие вирши, придумываю всегда с великим трудом. Да, с великим трудом даётся писателю-приключенцу многоплановость героя. Трудно на сцене актёру сыграть актёра. Трудно писателю в литературе написать писателя, который пишет о писателе.
Я не стал говорить ему о том, что его высказывания напоминают игру, но он понял мой немой вопрос и ответил на него так, словно я играю в игру, прелестную игру, и тем снял совершенно напряжение с меня, поскольку мы отныне могли не заботиться о том, что значения каких-то слов понимаем по-разному.
— Может быть, вам рассказать о том, как перестрелка велась на итальянском языке? — спросил он неожиданно.
И так как я выразил согласие кивком головы, он сказал:
— Я бесконечно нарушал законы нашей великой страны Трехмерии, и поэтому в один прекрасный день, сделав ещё более страшное нарушение, я подкупил сторожа кабинки ЧИЗ и отправился в четвёртое измерение попытать счастья.
У меня несколько профессий, я никогда не пишу так, как вы, и не порчу записные книжки, но нет-нет да и осядет в подкорке мозга кроме формулы вечности мирозданья или беспространственности звёздных плоскостей ещё и стихотворная строчка, которая уже потому дорога, что она единственная, как возлюбленная.
В Новом Мире я перепробовал множество профессий, и не стыжусь ни одной из них. Я стал маленьким человечеством, в мире из одного меня. Я был и массажистом, и банщиком, помощником у министра и привратником, дрался на дуэли с генералами, обманывал сыщиков, эпатировал князей, знался с куртизанками, посланниками, епископами, сводниками, знатными проходимцами, людьми из общества, извозчиком был, официантом, шулером и в конце концов я пришёл к тому, что объединяет все эти профессии. Я стал образованным человеком, моя база выживания научила меня мудрости, вот сейчас я уже в качестве созерцателя имею права путешествовать по мирам.
Я состоялся. А вот состоялись ли вы? Я пригласил (или похитил — для философа это одно и то же) вас как самую великую собаку из всех собак на свете. Вы владеете самым драгоценным, тем, что так редко теперь встречается во Вселенной — разумом.
Подумайте, что пора уже придти к выводу, что быть лучшим другом человека не самое удачное занятие. Собаки подают лапу, приносят палки, находят потерявшихся детей, охраняют свалки. И все ради чего. Чтобы их потрепали по голове?
Считается, что собаки должны есть все, чтобы им ни бросили. Они должны немедленно отзываться на свист и радоваться с любым, кто выкупит их из корзинки.
Собаки достаточно умны, чтобы понять, что им никогда не догнать мячик на верёвочке. Но они продолжают догонять его, потому что хотят доставить удовольствие хозяину. Собаки не только безропотно сносят унижения, но и выпрашивают их.
Они позволяют надевать на себя шляпки с цветами и юбочки…
Я думаю, вам — собакам самое время сказать: нет.
Вы не должны возить сани по всей тундре за миску вонючей рыбной похлёбки. Вы не должны смотреть на мир с заднего сиденья запертой душной машины, оставленной на стоянке, вы не должны позволять называть себя Шариками.
Я предлагаю вам остаться в этом мире. Утешением от одиночества здесь будет ваша Козетта…
— А мой прошлый, трехмерный мир?
— Забудьте его, в нём даже цари обречены на бесправие.
— Но, тем не менее, это именно прошлый ваш мир развил вас, позволил освоить множество наук, искусств и ремёсел, которые так пригодились вам теперь…
Чёрный Квадрат не ответил.
Глава 8. Странная воронка
Пока профессор упражнялся в философствовании, мы с Козеттой продолжали стоять возле эбеновой части (или, точнее будет сказать: пасти) плоскости, походящей на воронку, или скорее вход. Я ещё прислушивался к безудержно и потому бесспорно здравым речам нашего пленителя, как вдруг ответ подсказала женщина.
«Хвостик, — сказала она, — ты знаешь о чём я подумала, ведь если мы с тобой как и все тут другое — линии, то естественно Вирусу необходимо охранять эту дыру. Всякая линия заканчивается точкой, и мы не только сможем проникнуть туда, в эту воронку, но и сделаем выводы об этом новом для нас измерении, поскольку там уж точно никто из представителей мыслящей плоти не был.
Я сделал маленький эксперимент. Снял с себя ошейник более похожий на стек, чем на мой родной кожаный предмет туалета и бросил его в эбеновую пасть. Ошейник немедленно исчез как будто бы распался на атомы.
Мы переглянулись с Козеттой и, взявшись за предполагаемые лапы или руки немедленно бросились туда же. Зачем нам это было надо. Ведь из неизвестности уже понятной мы могли очутиться в неизвестности неведомой, и тогда уже нас не смог бы найти даже ЧК.
Впрочем, как всякие наивные существа мы были уверены, что Вирус нас найдёт где угодно. Он в нашем представлении пока ещё был носителем тех сил, (если не зла), то, по крайней мере сил непонятных, а непонятные силы, как известно, — вездесущи.
Как бы то ни было, пролетев несколько, как нам показалось, мгновений, мы вдруг очутились, не поверите, в свободном пространстве космоса, где силой мысли (почти мгновенно мы это ощутили) могли двигаться в любом направлении и с любой скоростью.
Звезды были расположены здесь как точечки домино, в строгом порядке. Я посмотрел на свои лапы, хвост, все было на месте и… я уже было обрадовался, что вновь обрёл формы, как вдруг что-то показалось мне странным в Козетте. Она была потрясающе красивой и пылала как факел. Пылал и я.
