возьмешь тоже… – Он подумал. – Только вот что: он у меня не здесь, он у мамы. Через три дня отец отвезет меня к ней в деревню, а сам в тот же день вернется обратно. Я его передам отцу, отец отдаст бабке, а она – тебе. Дай честное слово, что ты зайдешь и возьмешь!
Я дал.
– Так ты уезжаешь? – пожалел я. – Далеко? Надолго?
– Надолго, до конца лета, к маме в лагерь медиумов и экстрасенсов. Но это не очень далеко. Отсюда пароходом вверх по Десне километров семьдесят, а там от пристани километров десять лесом. Там прикольно. Ну, пойдем к бабке на кухню.
– Бабушка, – сказал Славка, тыча ей под нос блестящий кривой нож. – Вот, мне подарили. Хорош ножик? Острый!
– Выкинь, Славушка! – посоветовала старуха. – Куда тебе такой страшенный? Еще зарежешься.
– Ты уж старая, – обиделся Славка, – и ничего в ножах не понимаешь. Дай-ка я что-нибудь стругану. Дай хоть вот твой костыль. Ага, не даешь? Значит, сама видишь, что нож хороший! Бабушка, я с папой пришлю плеер. Ну, помнишь, ты еще ругалась на музыку из него? И ты его отдашь вот этому мальчику. Погляди на него, запомнишь?
– Да запомню, запомню, – ухватив Славку белыми от муки руками, потрясла его старуха. – Вы тут стойте, не уходите, я сейчас вас кормить мексиканскими грибами буду. Объеденье!
– Только не меня! – испугался я. – Это его… я уже кормленый…
– Ладно, ладно! – отскакивая к двери, согласился Славка, и уже у самого порога он громко закричал: – Только я те, которые особо ядреные, из провинции Гвадалахара, есть не буду-у-у!
– Врешь, врешь! Все будешь, – ахнула бабка и, вытирая мокрое лицо фартуком, жалобно добавила: – Кабы тебя, милый мой, с ероплана не спихнули, я бы взяла хворостину и показала, какое оно бывает «не буду»!
Славка проводил меня до калитки, и тут мы с ним попрощались, потому что в следующие два дня он должен был принимать посвящение в новую духовную степень и на площадку прийти не обещался.
Теперь, когда я узнал, что Славка уезжает, мне еще крепче захотелось в Одессу.
Дяди со стариком Яковом дома не было. Я сел за стол у распахнутого окошка, открыл дядин походный лэптоп и от нечего делать взялся сочинять стихи.
Это оказалось вовсе не таким трудным, как говорил мне дядя.
Например, через полчаса уже получилось:
Выходило совсем неплохо. Правда, в последнем слове ударение падало не на тот слог, но это ладно. Прокатит и так. Я уже хотел было продолжать описание дальнейшей судьбы отважной рок-команды и опечаленных разлукой герлушек, как меня позвала старуха. С досадой высунулся я через окно, раздвинул ветви орешника и вежливо спросил, что ей надо. Она приказала мне спуститься, а едва я сделал это, проколола мне вену длиннющей иглой и слила добрые сто граммов моей алой крови в колбу. Вернувшись, я попробовал было продолжать свои стихи, но, увы, вероятно, от того, что кровопотеря была слишком существенной, вдохновение исчезло, и ничего у меня дальше не получалось. Только что успел я сосредоточиться заново, как опять меня позвала старуха. Я высунулся через окошко и теперь уже довольно грубо спросил, что ей от меня надо. Она приказала мне лезть в погреб и достать засушенную летучую мышь, потому что она была необходима для приготовления магического зелья. Я плюнул. Выскочил. Полез. Долго возился, отыскивая впотьмах веревку с развешенными на ней тушками мышей, и, вернувшись, твердо решил больше на старухин зов не откликаться. Сел за стол. Что такое? Вордовская страница с моими стихами в лэптопе исчезла. Зато появилось изображение какой-то причудливой пустынной местности, освещенной зеленоватым светом. Тут же – от неожиданности я вздрогнул! – на дисплее возникла морда (я все же полагаю, что морда, хотя полной идентификации это бесформенное наслоение морщин и мяса не поддавалось) некоего внеземного существа. Существо как будто увидело меня, потому что разразилось шипяще-рычащей звуковой тирадой, явно наполненной не приветствиями и не пожеланиями доброго здравия.
Крепкая рука бесшумно и неожиданно опустилась мне на плечо, и, едва не слетев со стула, я увидел незаметно подкравшегося ко мне дядю.
– Ты что же это, негодяй, делаешь? – тихо и злобно спросил он. – Это что такое?
Я вскочил, растерянный и обозленный, потому что никак не мог понять, почему мое желание воспользоваться дядиным лэптопом могло привести его в такую ярость.
– Ты зачем взял ноутбук?
– Стихи писать, – пробормотал я.
– «Стихи, стихи»! А кто тебе, дряни такой, туда позволил лазить?
Тут он схватил лэптоп, прорычал в дисплей что-то такое же шипяще-рычащее (или это было просто застрявшее в гортани ругательство?), захлопнул его и положил на кровать под подушку.
Но тогда, взбешенный его непонятной руганью и необъяснимой жадностью, я плюнул на пол и отскочил к порогу.
– Что вам от меня надо? – крикнул я. – Что вы меня мучаете? Я и так с вами живу, а зачем – ничего не знаю! Вам жалко, что батарея разрядится! Что я вас ограбил, обокрал? Ну за что вы на меня сейчас набросились?
Я выскочил в сад, забежал на глухую полянку и уткнулся головой в траву…
Очевидно, дяде и самому вскоре стало неловко.
– Послушай, друг мой, – услышал я над собой его голос. – Конечно, я погорячился и ноутбука мне не жалко. Но скажи, пожалуйста… – тут голос его опять стал раздраженным, – что означают все эти твои фокусы?
Я недоуменно обернулся и увидел, что дядя тычет себе пальцем куда-то в живот.
– Но, дядя, – пробормотал я, – честное слово… я больше ничего…
– Хорошо «ничего»! Я пошел утром переменить брюки, смотрю – и на подтяжках, да и внизу, – ни одной пуговицы! Что это все значит?
– Но, дядя, – пожал я плечами, – для чего мне ваши брючные пуговицы? Ведь это же не деньги, не лэптоп и даже не презервативы. А так… дрянь! Мне и слушать-то вас прямо-таки непонятно.
– Гм, непонятно?! А мне, думаешь, понятно? Что же, по-твоему, они сами отсохли? Да кабы одна, две, а то все начисто!
– Это старуха срезала, – подумав немного, сказал я. – Это ее рук дело. Она, дядя, всегда придет к вам в комнату, меня выгонит, а сама все что-то роется, роется… Волосы с одежды собирает, пыль с обуви. Недавно я сам видел, как она какую-то вашу коробочку себе в карман сунула. Я даже хотел было сказать вам, да забыл.
– Какую еще коробочку? – встревожился дядя. – У меня, кажется, никакой коробочки… Ах, цветок бездумный и безмозглый! – спохватился дядя. – Это она у меня… одну важную вещь вытянула! А я-то искал, искал, перерыл всю комнату! Хитра, хитра! Себе на уме. Своя игра, свои замыслы. Дальние прицелы. Я, конечно, понимаю: повороты судьбы, преклонные годы… Но ты когда увидишь ее у нас в комнате, то гони в шею.
– Нет, дядя, – отказался я. – Я ее не буду гнать в шею. Я ее и сам-то боюсь. То она меня зовет Сигизмундом, то Ромуальдом, а чуть что – замахивается палкой. Вы лучше ей сами скажите. Да вон она возле клумбы цветы нюхает! Хотите, я вам ее сейчас кликну?
– Постой! Постой! – остановил меня дядя. – Я лучше потом… Она на всякое способна… Ты теперь расскажи, что ты у Славки делал.
Я рассказал дяде, как провел время у Славки, как он подарил мне барабанщика-сигналиста, и пожалел, что через три дня Славку отец увезет к матери.
Дядя вдруг разволновался. Он встал, обнял меня и погладил по голове.
– Ты хороший мальчик, – похвалил меня дядя. – С первой же минуты, как только я тебя увидел, я сразу понял: «Вот хороший умный мальчик. Талантливый барабанщик. И я постараюсь сделать из него настоящего музыканта». Ге! Теперь я вижу, что я в тебе не ошибся. Да, не ошибся. Скоро уже мы поедем в Одессу.
