— А теперь, дорогие коллеги, — собрание вела главбух Тамара Сергеевна, — в конце нашей предпраздничной встречи разрешите предоставить слово человеку, который недавно у нас, который успел уже наломать дров, но вот сейчас, на этом самом собрании, готов извиниться перед всеми и исправить свои ошибки. Тебе слово, Катя.
Катя вышла на сцену.
— Я была не права, — срывающимся голосом пробормотала она, — я многое не понимала. Я нагрубила директору, я оскорбила весь коллектив. Теперь я полностью осознаю все свои ошибки. Простите меня пожалуйста.
Она задрала юбку и спустила трусы. Чтобы лучше было видно коллегам, присела и раздвинула ноги. В зале сделали несколько снимков — видимо, для районной газеты, корреспондент её был приглашён на собрание.
— Всё? — смотрела Катя на Георгия Семёновича.
Тот молчал.
— Спасибо, Катя, — сказала главбух. — Я вижу, что ты поняла свои ошибки и находишься на правильном пути.
Не знаю, не знаю, — говорил на банкете по случаю международного женского дня Георгий Семёнович. — Пусть работает, претензий к ней особых нет. Только кажется мне почему-то, что не впишется она в наш коллектив. Гордая слишком. И злая.
БЕЗОБРАЗНЫЕ ДЕВОЧКИ СНОВА В МОДЕ
— Мария Сергеевна? — спросил я.
Дверь приоткрылась шире, и в проёме показалось обеспокоенное женское лицо.
— Да, — испуганно подтвердила она. — Чего хотели?
Я постарался всем своим видом изобразить добродушие и благие намерения.
— Вы на квартиру не пускаете?
Женщина была удивлена.
— На квартиру?.. — переспросила она.
Ей было лет тридцать пять, может больше. В глазах ещё читалась не до конца ушедшая молодость. Отголоски симпатичности значились на лице. Но в целом вид её был поношенным.
— Даже не знаю… — растерянно смотрела она на меня. — У нас и места-то особенно нет.
— Да мне много места и не надо. Я на работе всё время буду. Было бы где голову приложить.
Женщина пребывала в нерешительности.
— Да и дочери у меня… Беспокоить вас наверное будут.
— Я не привередливый, — улыбнулся я. — Угол найдётся — и хорошо. Да и вам дополнительные деньги.
Похоже, этот аргумент оказался решающим. По лицу Марии Сергеевны я понял, что она склоняется к положительному решению.
— Я ведь не знаю, сколько сейчас берут, — сказала она, пытаясь отыскать какие-то последние доводы для отказа.
Но я чувствовал, что инициатива на моей стороне.
— Пятьсот рублей нормально будет? — спросил я.
— Пятьсот… — повторила она.
Пятьсот было нормально, я это знал наверняка. Здесь брали и меньше.
— Ну ладно, — чуть подумав, кивнула она. — Человек вы вроде приличный, можно вас пустить.
Согласие своё она подтвердила корявой улыбкой.
Дом, в котором жила Мария Сергеевна, располагался на краю посёлка. Был он тёмным, ветхим и слегка покосившимся. Шифер на крыше отсутствовал как минимум наполовину, отчего казалось, будто её обстреляли картечью. Наличники на окнах прогнили, а вместо пары стёкол в окнах значились прямоугольные куски фанеры. Труба имела уклон градусов в тридцать.
Внутри дом оказался не лучше.
— Осторожнее вот здесь, — вела меня хозяйка. — Тут половица проваливается.
Я шёл за ней на ощупь. Было темно, вокруг висели верёвки с бельём, тяжёлый запах бил в ноздри.
— Вас как звать-то?
Мария Сергеевна открыла какую-то дверь, видимо в зал, потому что за ней моему взору открылась комната со столом, железной кроватью и старой радиолой в углу. Половину комнаты занимала печь.
— Алексеем, — отозвался я.
— Алёша, значит… Нравится мне имя Алёша. На заводе работать будете?
— Да, устраиваюсь вот.
— Берут?
— Берут. Медкомиссию только пройти. В течение недели выйду.
— Сейчас, вообще-то, всех берут. Дела на заводе идут неважно. Зарплаты маленькие.
— Ну, какие уж есть! — отозвался я. — Главное, чтоб платили.
Из вещей у меня была лишь небольшая сумка. Я поставил её у порога.
— Я вас в соседней комнате поселю, — сказала Мария Сергеевна. — Пойдёмте, посмотрим.
— Там дочери, — добавила она торопливо. — Вы не пугайтесь, они безобразные.
Я не успел открыть рот для вопроса. Мария Сергеевна толкнула дверь, и мы вошли внутрь.
На полу, в центре комнаты, сидели две девочки лет семи-восьми в одинаковых, застиранных чуть ли не до дыр синеватых сарафанчиках. Тут же валялись несколько кукол с отсутствующими конечностями. Девочки расчёсывали им оставшиеся волосы.
Предупреждённый хозяйкой, я ожидал увидеть в них что-то вопиющее, ужасное, но в первое мгновение не заметил ничего странного. Лишь когда девочки повернулись и испуганно-удивлённо посмотрели на меня, я заметил на их лицах пятна.
Я, однако, сумел не подать вида.
— Привет, девчонки! — кивнул я им весело. — Как дела?
Девочки дико засмущались, опустили головы и, не издав ни звука, продолжили теребить своих инвалидных кукол.
— Это дядя Алёша, — сказала им Мария Сергеевна. — Он будет жить у нас.
Девочки безмолвствовали.
— Это Лена, — показала хозяйка на одну из них. — А это Марина, — на другую. — Погодки они у меня. Лена во втором классе, а Марина в первом.
Я стал устраиваться. Девочек хозяйка из комнаты выпроводила и объясняла мне теперь нехитрые тонкости здешнего быта.
— Туалет во дворе, покажу ещё. Умывальник на кухне, возле печи. Отдельной комнаты я тебе предоставить не могу, — она перешла со мной на «ты», — здесь и девчонки ночевать будут. Ты здесь, а они на той кровати. Они вместе спят.
— А откуда это у них? — поинтересовался я, имея в виду пятна на лицах. — Болезнь какая?
— Нет, ожоги, — ответила Мария Сергеевна. — Мы горели два года назад. Жили тогда не здесь, на другом конце, дом хороший был. И сгорел как-то за ночь. Муж погиб у меня, а девчонок вытащили. Я тогда обходчицей работала, в ночную смену была.
— Короткое замыкание?
— Да какое замыкание! Заснул с сигаретой муженёк мой, да и всё. Пьяный был наверное.
Я пытался выражением лица изобразить сочувствие. Но хозяйка в нём не нуждалась.
— Ну и хрен с ним! — весело сказала она мне. — Я его всё равно не любила.
