— Тебе все равно, КАК светить, верно? Тебе хорошо. Легко.
Солнечный камень не ответил — если он и мог слышать, то уж не говорил-то то точно. Я погрел немного руки над ним, потом встал. Шоки со своим Младшим как завороженные смотрели на Свет. И даже не замечали, как стены подвала трескаются, как целые камни в них хрустят, рассыпаясь в песок.
— Пойдемте, Крылатые, — сказал я. — Башня Летящих не привыкла к такому свету. Она развалится минут через пять. Пойдемте.
Главная башня Летящих была видна издалека. Черная игла, впившаяся в небо, маячила за скалами, то приседая, то вытягиваясь в такт подъемам и спускам тропы. Хотелось верить, что нас еще не заметили.
Мы с Лэном и Котенком шли в хвосте колонны. Когда Крылатые остановились на очередной привал, мы успели перекусить, прежде чем идущий впереди Шоки добрался к нам.
— Мне кажется, нас заметили, — без предисловий начал он.
Котенок иронично посмотрел на Шоки и спросил:
— Как ты дошел до этой мысли?
— Чувствую. — Шоки не собирался обижаться.
— Нас заметили давным-давно, — сообщил Котенок. — Не зря в той башне, где Данька нашел Солнечный камень, оказалось так много Летящих. Это было последнее предупреждение.
— Так. — Шоки помрачнел.
— Теперь мы разделимся, — продолжил Котенок. — У нас будет своя цель, у вас — своя.
Я отошел, присел прямо на землю. Котенок что-то разъяснял Шоки, повторил давно обговоренные вещи. Лэн постоял возле них, потом подошел ко мне, присел.
— У вас дождь бывает? — спросил я, глядя в ровные серые тучи.
— Очень редко, — подумав, словно об очень важной вещи, ответил Лэн.
— Победим — будет. — Мне вдруг захотелось пообещать ему что-то иное, кроме неизбежного боя в башне.
— Хорошо, — согласился Лэн. И задумчиво сказал: — Знаешь, наверное, очень обидно бороться- бороться, а в самом конце — умереть.
— Ты чего? — Я насторожился. Лэн хмыкнул:
— Мне до конца не дойти, Данька. Я знаю.
— Брось…
— Внутри все холоднее и холоднее, — словно не слыша меня, говорил Лэн. — И это уже не страшно. Понимаешь?
Я кивнул. Глупо было валять дурака.
— Помни про ключ. — Лэн вдруг хлопнул меня по плечу, и я вздрогнул. Жест был совершенно нормальным… только не для Лэна. — Когда умирает Крыло, то и тот, кто в нем, гибнет.
Надо было сказать, что ключ я ломать не собираюсь — что бы ни случилось. Вот только я боялся, что неправду Лэн почувствует, — и промолчал.
— Помни про ключ, — повторил Лэн.
А потом к нам подошел Котенок, и мы сидели, глядя, как уходят по тропе Крылатые и взрослые.
Теперь мы шли среди скал, без всякой дороги. Шли медленно — и Котенок нас не торопил. Он то сидел у Лэна на руках, то забирался к нему за пазуху и спал там, изредка высовываясь, чтобы дать новое направление. Когда мы остановились на ночлег, а Котенок так и не отошел от моего Младшего ни на шаг, я не выдержал и спросил, в чем дело.
— Маскировка, — охотно объяснил Котенок. — Мой свет Летящим легко почувствовать, но когда я с Лэном — он его гасит.
— А я?
— А ты нормальный, — неожиданно встрял Лэн. Он улегся прямо на камни, явно собираясь уснуть. — То, что в глазах свет, — надо еще увидеть. Надо подойти… посмотреть.
— Ты все теперь используешь, Котенок, — тихо сказал я. — Даже беду. Даже горе. Это стало «маскировкой».
— Мы много лет воевали с Тьмой чистыми руками. — Котенка мои слова не задели. — Не убей, не пошли на смерть, не предай… И Тьма росла. Хватит. Мы воюем честно, но если обстоятельства сложились в нашу пользу — почему бы и нет?
— Тем более что обстоятельства так легко направить в нужную сторону. Лэн, ты не собираешься ставить убежище?
— Забыл, — с ноткой удивления отозвался Лэн. Раскинул руки, и его Крыло вздулось, превращаясь в черную палатку.
Теперь Котенка и моего Младшего не было ни видно, ни слышно. Поставил палатку и я.
В эту ночь мне приснился сон. Странный сон, в нем я разговаривал с другом — которого у меня никогда не было. Взрослым в черном комбинезоне, как у Летящего. В темноте я не видел его лица. Но это казалось неважно. Мне нужен был совет — просто совет. Что делать, если Свет стал страшнее Тьмы, и с кем драться, и как не предать ни себя, ни друга. Я рассказывал о том, что случилось, словно и впрямь передо мной был собеседник, хотя уже понимал, что сплю, и отчаянно балансировал на границе сна и яви. Мне нужен был совет — от приснившегося друга, от моего второго «я», от Света, от Тьмы…
— Ты все пытаешься выбрать между Светом и Тьмой? — спросил тот, кто мне снился.
— Да…
— Не стоит… Не сравнивай правду, которая стоит за людьми. Сравнивай людей.
— Почему?
— Да потому, что не вера делает нас, а мы — веру. Сражайся за тех, кого любишь. И если при этом ты на стороне Света — пусть гордится Свет.
— Понял, — сказал я, просыпаясь. — Понял…
Дул ветер, и убежище подрагивало. Я лежал под унылое пение, пока не услышал, как хлопнуло свернувшееся Крыло. Встал, вытянул руки, и тугая ткань плеснула со всех сторон.
Котенок был на руках у Лэна, шерстка его вздыбилась от возбуждения.
— Пора. — Котенок окинул меня подозрительным взглядом. — Ты готов?
— Готов. Гордись.
Котенок не понял.
— Теперь можно не таиться, — все еще недоуменно поглядывая на меня, сказал он. — Крылатые и Летящие сцепились насмерть. Летим к башне.
— А там? — Я вспомнил, как пробирался в башню выручать Лэна и как падали Крылатые, атакуя башню на перевале Семнадцати. — Будем стену долбить? Или сунемся поверху, у всех на виду?
Котенок хихикнул.
— Вход найдется, Данька. Там много дверей… для своих.
Мы взмыли в холодное небо, и башня сразу выросла, выползла из-за скал — черная игла, воткнувшаяся в тучи. Она была совсем рядом, и десять минут полета слились в один миг. Я успел соскучиться по Крыльям за эти дни…
А вход нашелся сразу. Котенок выскользнул у Лэна из рук и уверенно полетел к одной из амбразур, опоясывающих башню метрах в десяти над землей. Амбразура была забрана мелкой решеткой — даже Котенок бы не пролез, и он повис, выжидательно глядя на нас.
Почему-то ему хотелось, чтобы ЭТО сказал я.
— Попробуй, Лэн, — попросил я Младшего.
Когда от прикосновения его рук решетка уползла в стену, я полез в амбразуру первым. Мне так хотелось увидеть лица врагов… и не чувствовать ничего, кроме тяжести меча в руке.
Но нас никто не подкарауливал.
6. Настоящий враг