Настоящим светом тоже не все в порядке.
– Это ты про наш мир, что ли?
Котенок кивнул и поморщился. Потом, словно набравшись смелости, продолжил:
– Данька, Настоящий свет – это вовсе не добрый волшебник, или бог, или что-нибудь такое, разумное. Это просто одна из трех сил.
– Из трех? – Почему-то я удивился именно этому.
– Ну да. Свет, Тьма и Сумрак…
– А это еще что такое?
– Не важно, Данька, ты с ним здесь вряд ли встретишься… Свет – это просто сила, и Тьма – тоже сила. И ничего в них нет ни доброго, ни злого. И солнце в этом мире могло бы гореть по-прежнему, хоть это был бы мир Тьмы. Но получилось так, что здесь все началось с погасшего солнца.
Значит, нужно было немножко солнечного света из другого мира… и нужен человек из этого мира.
– А человек-то зачем?
– Ты что, думаешь, я могу в одиночку здесь все осветить? Ха! Ты должен помочь людям, которые здесь живут. Тогда придет и мой черед.
– А что ты сделаешь?
– Не знаю. Я просто инструмент, Данька! Я инструмент Света, которым он борется с Тьмой. Я, конечно, могу делать что хочу. Вот только сам я из Настоящего света и потому хочу лишь того, что хочет Свет.
– И давно ты это понял? – тихо спросил я.
– Недавно. Я же расту, умнею… понемножку. А я хоть и из Света, но форму-то мне дал ты. И Зеркало было человеческим. Так что я на вещи смотрю по-вашему.
– А кто тогда я, Котенок? Если ты инструмент Света, то я что, инструмент инструмента?
Котенок захихикал:
– Тоже мне молоток… Нет, Данька, ты человек. А это совсем другое. Ты сам решаешь, что тебе больше нравится – Свет или Тьма. И начинаешь бороться – на той или на другой стороне. Я твой помощник, и ты на стороне Света, а где-то здесь…
Котенок замолчал, словно подавился последней фразой.
– …есть человек, у которого в помощниках Тьма, – докончил я. – Так? И я должен его убить. Так?
– Оба раза «так», – буркнул Котенок. – Только все немножко сложнее. Тьма не с одним человеком. И ее так просто не убьешь. Ты должен поделить людей между Светом и Тьмой. И помочь победить тем, кто за Свет.
– Они и так поделены!
– Да? Ты считаешь, что Крылатые – это те, кто за Свет?
Я вспомнил Клуб Старших. И как мне выкалывали глаза…
– А что же тогда? – спросил я. – Кого мне звать на сторону Света? Торговцев, что ли? Им вообще все по фигу!
– Ты должен делать добро из зла, потому что его больше не из чего делать, – твердо сказал Котенок. – Это кто-то из людей сказал. И сказал правильно. Если Крылатые считают, что они на стороне добра, на стороне Света – заставь их быть добрыми!
– Ни черта себе! Заставить быть добрыми?
– Да! Заставь их говорить о Свете, чтобы они поверили в него! Заставь их не просто называть себя хорошими и добрыми! Заставь их стать такими!
– Как я могу это сделать? Я же мальчишка, хоть и с Настоящим мечом!
– Хотел бы я посмотреть на мальчишку, который признается, что он мальчишка, – с какой-то грустной ухмылкой сказал Котенок.
Минуту я молчал, а потом ответил:
– Зря мы отдали Настоящее зеркало. Я хотел бы в него посмотреть.
– Для тебя все зеркала – Настоящие, – сказал Котенок и отвернулся.
Вначале я не понял. А потом встал и подошел к зеркалу у двери.
Зеркало как зеркало. Самое обычное. Пыльное, с облупленными краями, послушно отражающее мою физиономию. Лицо обыкновенного мальчишки, бледное, почти как у Крылатых, с растрепанными волосами, тонким шрамом на щеке – старым-престарым шрамом… Вот только глаза светятся, словно смотришь сквозь прорези в маске на звездное небо.
Это было так просто – и я так боялся это сделать… Словно прыгая с башни Крылатых, я посмотрел в зеркало Настоящим взглядом. И успел еще увидеть, как зрачки вспыхнули белыми искрами, прежде чем мое отражение растаяло. Теперь я видел в зеркале лишь комнату, спящего Лэна и Солнечного котенка, который тихо сказал:
– Жди, ты не сразу увидишь себя… Жди.
И словно услышав его слова, в зеркале вновь проступило лицо. Мое – и не мое. Оно было взрослым – тому, кто смотрел на меня из-за стекла, могло быть и двадцать, и тридцать лет. Но не это было самым страшным.
Тот – за стеклом – улыбался. Приветливо улыбался, словно наконец-то дождался встречи и безмерно этому рад. Лицо у него было спокойным и уверенным. Это он – не я – хотел уйти из дома. Это он – не я – легко и красиво отомстил Ивону. Это он – не я – сумел пройти Лабиринт, потому что давно не грустил по маме, не боялся отца и не собирался умирать за друга.
– Почему? – спросил я, но губы моего Настоящего отражения не шевельнулись. Ему этот вопрос был ни к чему, он знал ответ.
– Потому что ты такой, – грустно сказал Котенок. – Ты совсем-совсем взрослый, который ненавидит быть ребенком.
– И ты знал, что я такой?
– Да.
Я посмотрел на Котенка, а когда вновь повернулся к зеркалу, там опять был мальчишка.
– Он жестокий, – ни к кому не обращаясь, сказал я.
– Конечно.
– И злой.
– Вовсе нет. Ты жестокий, когда добиваешься своего. Но цели у тебя добрые, Данька.
Я молча подошел к кровати, разделся, лег под одеяло и лишь после этого спросил:
– Так часто бывает, Котенок?
– Так, как с тобой, редко. Чаще наоборот, когда во взрослом живет ребенок. И вот это страшно. Тогда можно смело говорить – он милосердный и злой. Он мягко и нежно добивается зла… А теперь спи, Данька. Давай будем все решать завтра.
7. Мы загораем
Меня разбудил Лэн. Потряс за плечо и чуть виноватым голосом сказал:
– Данька, завтракать пора. – И тут же, без всякого перехода, добавил: – Извини, что я вчера на тебя дулся. Понимаю, тебе не хочется вспоминать этот Лабиринт…
– Да брось, проехали уже, – успокоил я. – А где наш мудрый и пушистый?
– Вниз пошел, ему есть захотелось, – с готовностью ответил Лэн.
Вчерашний день как-то стерся у меня из памяти. И Лабиринт казался ерундой, и страхи его – детскими, ненастоящими. Меч я взял, это хорошо. Лэн за мной в Лабиринт не лазал – еще лучше. А что в глубине души я взрослый и жестокий, так и что с того? В возрасте мы с моей сущностью когда-нибудь сравняемся… А жестоким я не был и не буду.
– Лэн, а в Лабиринте я тебя встретил, – похвастался я, умываясь. – То есть не тебя, это Меч меня
