Дурацкий деревянный меч зацепился за ногу. Взмахнув руками, словно за воздух можно было ухватиться, я полетел на пол. И услышал, как глухо хлопнул о камень деревянный клинок.
Крис распахнул дверь через две-три секунды, я еще сидел, упираясь ладонями в пол. Силуэт его четко вычертился в сером проеме – окна этой комнаты выходили на восток. Одна рука казалась неестественно длинной – в ней был зажат меч.
– Это я, Крис, это я.
– Димка, что случилось?
Я смотрел на Криса, на пружинистый, собранный силуэт в двери. И вдруг понял, что он не одет. Совсем не одет.
– Крис, есть важный разговор. Зайди ко мне… пожалуйста, – зачем-то добавил я.
– Да, я зайду. Через минуту, ладно?
Неужели я говорю таким же ненатуральным вежливым голосом? Наверное, все люди, не привыкшие попадать в неловкое положение, ищут спасения в призрачной броне этикета.
– Спасибо, я буду ждать.
Я почти бежал к себе. Нашел на столе спички, зажег свечу. Сел на кровати, глядя на неохотно разгорающийся язычок пламени. По комнате поплыл уютный запах расплавленного стеарина.
– Что случилось? – Крис беззвучно вошел в комнату.
Вид у него был самый обычный. Джинсы, футболка, старые кроссовки, меч у пояса.
– Посмотри… – Я протянул ему листки. – Это план замка. На нем все комнаты и коридоры, которые нам известны.
Он даже не стал смотреть – понял и так.
– Которые нам известны?
– В центре замка остается белое пятно. Между Тронным залом и кухней. Там помещение – пять на пять метров, – в которое не ведет ни одна дверь.
Крис молчал очень долго. Я не удивился бы, скажи он, что ему давным-давно известно про это «белое пятно». Но Крис сказал другое:
– Предлагаешь пробраться туда?
– Да. Сломаем стену.
– А нам разрешат?
Я посмотрел в глаза Крису. Мне стало не по себе от этого простого вопроса. Крис, командир наш, самый храбрый и сильный на острове… Неужели ты смирился?
– А мы никого не спросим, – очень твердо сказал я.
– Дима, иногда пришельцы запрещают самые безобидные вещи. Они, например, не против занятий сексом. А вот если парень с девушкой любят друг друга, то с ними случаются неприятности. Их быстро убивают на мостах… или они случайно падают в море… или вообще исчезают среди ночи. У нас очень трудно любить. Я думаю, не потому, что пришельцам не нравится чья-то любовь. Наоборот, они ее прекрасно используют. Человеком, который любит, управлять проще, чем тем, кто боится за себя.
Вот оно что. Я отвернулся и тихо ответил:
– Тогда решай сам. Или посоветуйся…
Прошла секунда, другая. Потом Крис сказал ласково и насмешливо:
– Глупый… Нам с Риткой все равно немного осталось. Таким взрослым, как мы, жить на Островах запрещено. Я думал о тебе с Ингой, вы можете спокойно выдержать года три-четыре.
Я хотел возмутиться: при чем тут Инга? Но сказал, неожиданно для самого себя:
– Спасибо, но мы не хотим сдаваться им просто так…
Три года – это слишком мало, чтобы их прожить, и слишком много, чтобы их выдержать.
– Тогда буди ребят, Димка, – с непонятным облегчением предложил Крис.
Поискать дверь предложил Толик. Он же ее и нашел.
Эта часть стены немного выделялась на общем фоне. То ли немного светлее были камни, то ли чуть по-иному выложены.
Тимур с Ильей сходили в подвал за ломами – их там было две или три штуки. Подвал мы перестали закрывать с неделю назад – если среди нас и оставался наблюдатель пришельцев, сообщать ему было нечего. Заговоры на Тридцать шестом острове кончились.
Потом мы ломали стену. Камни были скреплены цементным раствором, на наше счастье – некачественным, с годами не затвердевшим, а, наоборот, осыпавшимся.
Вначале мы пытались расколоть камни, потом сообразили, что надо выбивать цемент, вставлять в отверстие лом и, раскачивая его, выковыривать отдельные булыжники. После этого работа пошла быстрее.
Когда в окна начали неторопливо вползать солнечные лучи, Крис озабоченно сказал:
– Ребята, давайте поторопимся. Через полчаса сойдутся мосты.
– Разминки сегодня не будет? – хрипло спросил Тимур, поднимая лом для нового удара.
– Разминайтесь за работой, – отрезал Крис.
– Ясно. – Тимур размахнулся и ударил по стене. Лом выбил здоровенный камень и провалился в образовавшуюся дыру. Тимур едва успел его выпустить, чтобы не ободрать руки о край пролома. Мы замерли.
Первым опомнился Крис. Он отобрал у Толика второй лом и несколькими ударами расширил отверстие. Стоило каменной кладке утратить свою целостность, как она стала разваливаться от малейших толчков. Сила любой стены в ее монолитности. Утратив ее – стена обречена…
Камни с грохотом проваливались в расширяющееся отверстие. В него уже можно было пролезть, но мы не спешили. Под нашими ударами стал проявляться заложенный когда-то дверной проем. Я выждал, когда Крис, отдыхая, опустил свое орудие, и подошел к проему. Нагнулся, заглядывая в него. Меня никто не останавливал. Заглянуть в темноту – это, оказывается, не менее трудно, чем разрушить стену.
Вначале я ничего не видел – глаза привыкали. Из отверстия тянуло застоялым воздухом – не душным и не спертым, просто застоялым. Им никто не дышал десятки лет, вот в чем все дело. В каменной клетке умирает даже воздух.
– Что там? – тихо спросил Меломан.
А я молчал. Из темноты на меня смотрели чьи-то глаза. Живые и мертвые одновременно. Печальные, усталые глаза.
– Здесь портрет, ребята, – сказал я наконец. – У противоположной стены стоит большой портрет. Дайте факел.
Мне всунули в руки палку, обмотанную просмоленной, жадно пылающей тканью. Держа факел перед собой, я протиснулся в проем.
Помещение оказалось довольно большим. Те самые пять на пять метров, которых не хватало на плане. Вверху стены сужались, так что получалось нечто вроде усеченной четырехгранной пирамиды. Ни окон, ни других дверей в комнате не было. На двух дощатых ящиках у противоположной стены косо стояла картина в деревянной раме. Бородатый мужчина в терновом венке. Иисус Христос. На стене висело еще несколько икон.
– Это церковь, часовня, – растерянно сказал я пролезающему за мной следом Крису. Посветил факелом вокруг.
Бочка. Рассохшаяся, опрокинутая набок. Еще несколько ящиков. Пустые жестянки – из-под консервов, что ли? И что-то белое, рассыпанное по полу, прикрытое полусгнившими остатками одежды. Меня замутило.
Их было трое или четверо – те, кто умер в замурованной наглухо часовне. Двое лежали рядом со мной, обнявшись или прижавшись друг к другу. У стены виднелись еще несколько маленьких жалких кучек тряпья и костей.
– Жестоко, – вполголоса сказал Крис и взял меня за руку. Он тоже увидел скелеты. – Их жестоко убили, Димка.
– Они сами себя убили, – растерянно ответил я.
У стены стояло проржавевшее ведро с окаменевшими остатками раствора на дне. Рядом – несколько булыжников. Дверь замуровывали изнутри, а снаружи ее лишь оштукатурили.
