— Сволочь! — закричал я на ни в чём не повинного Римера. На бедолагу Ника, до конца исполнявшего свой долг и в жизни, и в смерти. — Что же ты!
Скаут крутило, как щепку в водовороте. На экранах ничего-ничего не различить — огненно-чёрная карусель.
— Что происходит, борт-партнёр?
— Почему ты меня не разбудил?
Я даже застонал от тоски и отчаяния. Умненький компьютер Геометров вновь натянул свои шоры.
— Почему нас атакуют?
Неужели и кораблик Ника Римера повторял бы то же самое, рассыпаясь под ласковыми родительскими оплеухами? Или та частичка души Ника, что перекочевала через корабль — в меня, смогла бы противостоять безумию?
— Полное слияние! — рявкнул я.
И растворился в небе.
Небо пылало.
Плыла подо мной Родина — милая, милая Родина, с правильными, чёткими очертаниями материков, с затейливыми сеточками облаков, обитель добра и справедливости, дружбы и счастья. Я даже касался атмосферы — чуть-чуть, самого краешка…
А над нами, прижимая к планете, вились такие же, как я, крошечные кораблики. Свои. Изрыгающие пламя. Среди скаутов виднелось два дружеских корабля — тороид Гибких Друзей и пятиконечная звезда Друзей Маленьких.
Со всем пылом истинной Дружбы они пытались меня убить.
Что это за голосок противоречит мне? Кастрированный разум корабля? Уймись, дружок, не со мной тебе спорить…
Или мне почудилось, или корабль повиновался прежде, чем я закончил. Повиновался радостно и изо всех своих силёнок.
Первым под удар попал «бублик» Гибких Друзей. Уж не знаю, чем мы его достали — лазерным дальномером или рентген-радаром. Но ему хватило. Бублик почернел, забытый рачительными хозяевами на жаровне. Распался облаком пепла.
Почему мне совсем не стыдно?
Согласно принципу Моральной Гибкости?
Первый раз в жизни я ощутил, что и в космосе имеют смысл понятия «верх» и «низ». Имеют, и ещё как! Низ был там, где планета. Подо мной. И корабли Родины не могли использовать лучевое оружие — любой промах окончился бы пылающим городом на поверхности, повреждённым санаторием, разрушенным интернатом. Или, не дай бог, убитым Наставником…
Я громил нападающих, беззастенчиво прикрываясь планетой, со свирепой радостью, которую оценила бы Маша… или Кэлос.
Эй, Ник, стыдливо нырнувший в глубины памяти! Где ты? Это тебе не мышат-алари душить!
Похоже, инструкций на такой случай предусмотрено не было. Слишком поздно опознали украденный скаут, слишком долго чухались, решая, что делать…
Патрульные корабли брызнули в стороны. Будут обходить снизу…
Что там советует принцип обратимости правды?
Наверное, это было наше совместное решение. Ника Римера, для которого, несмотря ни на что, интернат оставался единственным светлым пятном в воспоминаниях. И Петра Хрумова, который отсиживался в «Белом море»…
Скаут пошёл вниз. Мы опережали преследователей, не могли не опережать, все машины здесь однотипны, а мы имеем крошечную фору. И всё же… укрыться невозможно. Не детей же мне в заложники брать, в конце концов!
Впрочем, тут лучшими заложниками послужат Наставники. Они будут неподражаемы в готовности прикрыть детишек своими телами. Они ведь так добры и великодушны.
Жаль, что я не способен предоставить им такую радость.
Я шёл сквозь атмосферу, в огненном вихре, в плазменном коконе, пока ещё — вне атаки. Но скоро, очень скоро меня догонят.
От волнения я перешёл на земные меры времени и расстояния. Но корабль понял.
И куалькуа тоже. Я почувствовал его протест — резкий, охлаждающий пыл толчок, едва симбионт понял, что я собрался сделать. Так что же, полной остановки потребовать?
Меня охватило отчаяние. Ну что же теперь? Я раскрыл ладонь, глянул на пылающее Зерно. Ему всё равно. Оно, может быть, и выдержит падение из стратосферы.
А я нет. И у куалькуа силы не безграничны.
Что же теперь, Ник Ример, из глубин моей памяти, с того света воюющий за свою планету? Что теперь? Как поступают регрессоры в подобной ситуации?
И регрессор Ник Ример из своей холодной и безнадёжной дали потянулся ко мне.
