людским радостям. Кормят нас своим теплом… и поставляют новых Иных. Те Иные, у кого амбиций поменьше, – живут почти обычной жизнью. Только сытнее, здоровее и дольше, чем обычные люди. Те, кому неймется, кому хочется схваток и приключений, идеалов и борьбы, – идут в Дозоры. Те, кто разуверился в Дозорах, – идут в Инквизицию.
– Ну и?.. – подбодрил меня Гесер.
– Вы-то что делаете в Ночном Дозоре, шеф? – спросил я. – Не надоело… за тысячи лет?
– Допустим, мне до сих пор нравятся схватки и приключения, – произнес Гесер. – А?
Я покачал головой:
– Нет, Борис Игнатьевич. Не верю. Я вас видел… другим. Слишком усталым. Слишком разочарованным.
– Тогда предположим, что я все-таки хочу покончить с Завулоном, – спокойно сказал Гесер.
Я подумал секунду:
– Тоже не выходит. Сотни лет… кто-то из вас уже прикончил бы другого. Завулон тут говорил, что магия – как удар шпаги. Так вот, вы не на шпагах деретесь, а на спортивных рапирах. Обозначаете укол, а не протыкаете врага.
Гесер помедлил и кивнул. Еще одна плотная струйка дыма вонзилась в сизое табачное облачко.
– Как ты думаешь, Антон, а можно прожить тысячи лет и по-прежнему жалеть людей?
– Жалеть? – уточнил я.
Гесер кивнул:
– Именно жалеть. Не любить – не в наших силах любить весь мир. Не восхищаться – мы слишком хорошо знаем, что это такое – человек.
– Жалеть, наверное, можно, – кивнул я. – Но к чему ваша жалость, шеф? Она пуста и бесплодна. Иные не делают человеческий мир лучше.
– Делаем, Антон. Как бы там ни было, но делаем. Поверь старику, который многое повидал.
– Но все-таки…
– Я жду чуда, Антон.
Я вопросительно посмотрел на Гесера.
– Не знаю, какого именно. Что все люди обретут способности Иных. Что все Иные вновь станут людьми. Что однажды все-таки деление пройдет не по признаку «человек или Иной», а по признаку «хороший или плохой». – Гесер мягко улыбнулся. – Совершенно не представляю, как такое может произойти и произойдет ли когда-либо. Но если это все-таки случится… я предпочту быть на стороне Ночного Дозора. А не в Инквизиции – могучей, умной, правильной, всемогущей Инквизиции.
– Может быть, того же ждет и Завулон? – спросил я.
Гесер кивнул:
– Может быть. Не знаю. Но лучше знакомый старый враг, чем молодой непредсказуемый отморозок. Считай меня консерватором, но я предпочитаю рапиры и Завулона, чем бейсбольную биту и прогрессивного Темного мага.
– А что вы посоветуете мне?
Гесер развел руками:
– Посоветую? Самому принять решение. Ты можешь уйти и жить обычной жизнью. Ты можешь пойти в Инквизицию… я не стану возражать. И ты можешь остаться в Ночном Дозоре.
– И ждать?
– И ждать. Хранить в себе то человеческое, что еще осталось. Не упасть в экстаз и умиление, навязывая людям ненужный им Свет. Не свалиться в цинизм и презрение, возомнив себя чистым и совершенным. А самое трудное – не разочароваться, не разувериться, не стать равнодушным.
– Невелик выбор… – сказал я.
– Ха! – Гесер улыбнулся. – Радуйся, что он вообще существует.
За окнами мелькали окраины Саратова. Поезд сбавлял ход.
Я сидел в пустом купе и смотрел на крутящуюся стрелку.
Костя продолжал следовать за нами.
Чего он ждет?
В наушниках звучал голос Арбенина:
Я покачал головой. Мы – Иные. Но даже если не станет нас – люди все равно разделятся на людей и Иных. Чем бы эти Иные ни отличались.
Люди не могут без Иных. Помести на необитаемый остров двоих – будет тебе человек и Иной. А отличие в том, что Иной всегда тяготится своей инаковостью. Людям проще. Они не комплексуют. Они знают, что они люди – и такими должны быть. И все обязаны быть такими. Все и всегда.
Дверь открылась, в купе вошел Гесер. Я стянул наушники.
– Смотри. – Гесер положил на стол «палм». На экране ползла по карте точка – наш поезд. Гесер мимолетно глянул на компас, кивнул – и уверенно прочертил стилом на экране жирную линию.
– Что это? – спросил я, глядя на прямоугольник, в который упиралась траектория движения Кости. И сам же ответил: – Аэропорт?
– Именно. Не ждет он никаких переговоров. – Гесер ухмыльнулся. – Рвет по кратчайшей к аэродрому.
– Это военный?
– Нет, гражданский. Какая разница? Шаблоны знаний по пилотажу у него есть.
Я кивнул. Все оперативники имеют «про запас» наборы полезных навыков – управление автомобилем, самолетом, вертолетом, первая медицинская помощь, рукопашный бой… Конечно, шаблоны не дают полноценных навыков, опытный водитель обгонит Иного с шаблоном водителя, хороший врач оперирует несравнимо лучше. Но поднять в воздух любое транспортное средство Костя сможет.
– Это даже хорошо, – сказал я. – Поднимем истребители и…
– А если пассажиры? – резко спросил Завулон.
– Все лучше, чем поезд, – тихо сказал я. – Меньше жертв.
И что-то во мне болезненно сжалось в этот миг. Я впервые взвесил на невидимых весах целесообразности человеческие жертвы – и счел одну чашу легче другой.
– Не поможет… – сказал Гесер. И добавил: – К счастью. Что ему разрушенный самолет? Обернется летучей мышью и спустится.
За окном показался перрон. Тепловоз загудел, приближаясь к вокзалу.
– Ядерные зенитные ракеты, – упрямо сказал я.
Гесер посмотрел на меня с удивлением. Сказал:
– Да ты что? Какие ядерные заряды… давно сняты с вооружения. Разве что вокруг Москвы пояс ПРО… Но он не на Москву пойдет.
– А куда? – насторожился я.
– Откуда мне знать? Твоя задача, чтобы он никуда не ушел, – отрезал Гесер. – Так! Он остановился!
Я посмотрел на компас. Расстояние между нами и Костей начало увеличиваться. Летел он, подобно летучей мыши, или бежал, словно Серый Волк из сказки, – но теперь Костя остановился.
Вот только интересно, что Гесер даже не смотрел на «компас».
– Аэропорт, – с удовлетворением сказал Гесер. – Все, разговоры кончились. Иди. Реквизируй кого- нибудь с хорошей машиной – и дуй в аэропорт.
– А… – начал я.
– Никаких артефактов, почует, – спокойно возразил Гесер. – И никаких спутников. Он всех нас сейчас чувствует, понимаешь? Всех! Двигай!
Зашипели тормозные колодки, поезд остановился. Я еще на миг остановился в дверях – и услышал:
