никаких указаний и приказов по этому поводу не давалось.
Вот все, что я знал о так называемом «штурме Белого дома» в те дни. Позднее, знакомясь с материалами дела об августовских событиях, мне пришлось прочитать горы свидетельств и документов, посвященных этому «штурму». Очень много сообщалось о нем в газетах и по телевидению. Появились даже мемуары «защитников Белого дома», а число этих защитников возросло после тех дней в десятки раз. Следственные материалы дают основания сказать, что намерения обезопасить обстановку вокруг Белого дома все-таки были, но они так и остались намерениями. Военные прекрасно понимали, что никакого кровопролития допустить нельзя, и очень жаль, что кровь все же пролилась. Ничем нельзя оправдать гибель трех парней на Садовом кольце. Это трагедия, которой, к сожалению, так кощунственно воспользовались либерал-демократы.
Но с другой стороны, стали проясняться и некоторые подробности, проливающие свет на то, что в действительности происходило тогда вокруг Дома Советов РСФСР. Скажем, зачем было от имени президента России призывать москвичей выйти на защиту Белого дома, когда еще рано утром 19 августа Б. Ельцин получил гарантии от командующего воздушно-десантными войсками, что он обеспечит надежную защиту резиденции правительства и президента РСФСР лично. Знали об этом и Руцкой, и Силаев, и генерал Кобец. Последний, по его словам, «по нескольку часов не отрывал трубку от уха», получая подробнейшие сведения обо всех перемещениях войск на территории Москвы.
И все же призывы «спасти Белый дом от нападения хунты» звучали, причем все более отчаянно. Строились баррикады, создавались боевые дружины, горели костры. Все это было очень похоже на зимние баррикады вокруг литовского, латвийского и эстонского парламентов. Казалось, сценарий писался рукой одного и того же изощренного драматурга.
Даже тогда, когда, по свидетельству одного из журналистов, в девять часов вечера было объявлено, что Ельцин звонил коменданту Москвы, который заверил его, что никакого приказа о штурме нет и штурма не будет, даже тогда отряд из двухсот добровольцев направился на пересечение Садового кольца и Калининского проспекта. Там их уже ждали баррикады из троллейбусов и поливочных машин, бутылки с зажигательной смесью, завезенные кем-то заранее бетонные плиты и арматура, которые потом будут сброшены на патрульные бронетранспортеры, двигавшиеся по Садовому кольцу к Смоленской площади, то есть туда, где в конце концов и пролилась кровь.
Кто все это организовал? Кому нужно было столкновение с уже уходящими из Москвы войсками? Либерал-демократы об этом молчат. И здесь нет ничего удивительного. «Штурм» Белого дома, жаркие речи на митингах, баррикады и заграждения на Краснопресненской набережной и Садовом кольце должны были остаться в эпосе «победы демократических сил». А выяснение деталей могло испортить эту героическую картину, если вообще не смазать ее. Так что живет и никак не может уйти из нашей политики завещание Макиавелли: «Мудрый государь и сам должен, когда позволяют обстоятельства, искусно создавать врагов, чтобы, одержав над ними верх, явиться в еще большем величии»…
Как известно, через несколько месяцев после августовских событий в печати промелькнуло интервью генерального прокурора Степанкова о том, что в дни «штурма» готовилась бомбардировка Кремля.
Я сначала даже не очень поверил в то, что генеральный прокурор России выдал эту «следственную тайну». Если бы она касалась «злодеяний так называемых путчистов», то куда ни шло. Но тут ведь речь шла о намерениях, которые вынашивали люди, действовавшие вместе с «демократами». Причем прокурор проговорился о совершенно реальном, никем не оспариваемом факте.
Действительно, об этом свидетельствует один из самых близких президенту России людей, приезжавших вечером 20 августа в штаб воздушно-десантных войск к генералу Грачеву. Он сообщает, что на следующий день, когда они вновь встретились с генералом, уже в более спокойной обстановке, Грачев рассказал, что у него была договоренность с Шапошниковым о том, что если не будет другого выхода, то «для того чтобы отвлечь силы путчистов от Белого дома, будет дана команда двумя самолетами бомбить Кремль, где находятся члены ГКЧП». Хотя сразу замечу, что никого из членов ГКЧП, насколько я знаю, в ту ночь в Кремле вообще не было. Однако дело вовсе не в этом. Вспомните, сколько писалось и говорилось о варварстве тех, кто посмел обстрелять Кремль в ноябре 1917 года. Люди, посягнувшие на эту российскую святыню, были буквально прокляты нашей интеллигенцией, деятелями культуры.
А когда кому-то из ближайшего окружения Сталина вздумалось снести храм Василия Блаженного на Красной площади, великий наш архитектор Петр Дмитриевич Барановский твердо заявил правительству, что это варварство может быть совершено только через его труп. И отступили власти перед решимостью истинно русского человека и патриота.
А тут через пять десятилетий планируется средствами современной боевой авиации, лишь для того «чтобы отвлечь силы путчистов», обрушить бомбовый, а возможно, и ракетный удар по кремлевским дворцам и храмам! И ни единого слова, ни одного звука не слышно от «идейных отцов нации», от ее духовных пастырей! Они будто в рот воды набрали.
Неужели так меняются времена и вместе с ними люди? Неужели борьба за власть не имеет моральных, этических и просто человеческих берегов? Скажу откровенно, эта молчаливая «реакция» на информацию о намерении бомбить Кремль расстроила меня больше, чем тысячи проклятий, которые обрушивали на «гэкачепистов» проправительственные газеты, радио и телевидение…
Вопрос о возможности победы ГКЧП весьма гипотетический. Он задавался мне сразу двумя зарубежными газетами — американской и итальянской. Ответить на него и легко, и трудно. Если исходить из документов, опубликованных ГКЧП, то ясно, что не могло произойти изменения советского общественно- политического строя. Не был бы разрушен Союз ССР и утрачен наш стратегический паритет с Западом. По всей видимости, был бы предпринят ряд твердых мер по прекращению межнациональных конфликтов, стабилизации экономики и постепенному внедрению рыночных отношений, регулируемых государством. Жесткими были бы, вероятно, меры по обузданию коррупции и преступности. В то же время высокая политизация населения, думаю, не позволила бы ограничить завоеванные демократические свободы. Словом, возврата к прошлому, к авторитарным методам правления быть не могло.
Вот почему все более растет число людей, которые считают, что ГКЧП смог бы навести долгожданный порядок и надежнее защитить их интересы. Показательны в этом отношении опубликованные в августе 1992 года (через год после событий) данные независимой социологической службы. Они говорят о том, что если в 1991 году более двух третей опрошенных считали, что с приходом ГКЧП их жизнь ухудшилась бы, то в 1992 году число таких лиц составило всего 32 % и в последующем уменьшилось еще наполовину.
И это неудивительно. Ведь если сегодня перечитать обращение ГКЧП к советскому народу, то станет ясно: все, о чем предупреждали его авторы, как говорится, «один к одному» совпадает с тем, что происходит теперь с нашей страной и обществом, что ощущает каждая семья и каждый человек.
Конечно, данные любых социологических опросов весьма относительны, хотя столь же проблематична и сама мысль о возможности победы ГКЧП. Проблематична уже потому, что был допущен явный просчет в оценке соотношения сил и настроений народа, возможностей поддержки им действий ГКЧП. Национал-сепаратистские, прокапиталистические силы и обслуживающие их средства информации занимали преобладающие позиции. Нельзя было не считаться с демократизацией широких слоев населения, молодежи, научно-технической интеллигенции и с их неприятием всякого рода чрезвычайных мер. Поэтому обреченность инициаторов введения чрезвычайного положения была очевидна.
Еще раз повторяю: моя позиция по сохранению Советской власти и союзного государства полностью совпадала и совпадает с тем, что заявляли мои товарищи по Центральному Комитету КПСС. Уверен, что попытка ввести чрезвычайное положение была актом отчаяния, последним рывком для того, чтобы спасти страну от распада и национальной катастрофы, положить конец нынешнему смутному времени.
Но факт остается фактом. Августовские события были, я бы сказал, виртуозно использованы политиками прокапиталистической ориентации, которые поставили перед собой цель не модернизации существующего государственного и общественного строя, а его разрушения. То есть на смену мнимому «путчу», «заговору», «мятежу» пришел фактический, крупномасштабный государственный переворот.
Этот послеавгустовский переворот А. Солженицын назвал «великой Преображенской революцией». Уже 22 августа, когда еще не успел закончиться так называемый путч, в Москве и ряде других мест такой удар был нанесен прежде всего по партийным комитетам. Опечатываются горкомы, райкомы, парткомы на
