такие условия создала, чтобы только работали. И работали они, как же на таких условиях не работать. Мало какой директор так о подчиненных печется.
Да и шло бы все нормально. Предыдущий начальник культуры хоть и вздорная была особа, но пользу понимала, и тщеславие у нее было: чем лучше все вокруг будет работать, тем лучше она, начальник, значит, и функционирует.
Но ее ушли. Старая, говорят, засиделась уже на доходном месте.
Конечно, крови она многим попортила, и даже очень хорошим людям, но ведь сказано было Хайнлайном — старый политик всегда лучше нового. Вот и нарвались культурные люди на дракона в юбке.
Новая начальница знала только один авторитет — себя. Амбициозная и обидчивая, оказалась она Иосифом Джугашвили без усов в период успения Ильича. Она больше всех и рвалась на это место. А когда дорвалась, то показала всем кузькину мать. Сама неумная, беспринципная и безынициативная, она постаралась окружить себя людьми еще менее умными и более безынициативными. А с тещей у нее давно терки были, честный человек с умной головой — всегда помеха.
Вот и съели и жену, и тещу. А ты стоишь, глаза лупишь. Ну ладно, подумаешь, нехай эта Любушка Буланова веселится в кресле начальника культуры. Так ведь жалко колледж, сами с нуля все организовали.
Надеялись еще, что выборы мэра все изменят. Появился тут один кандидат на пост главы города, мужик-производственник, деловой и ухватистый. Грамотно организовал кампанию, у нынешнего мэра никаких шансов не было. Всем ведь понравилось, что этот варяг никого грязью не облил, ни капельки. И на втором туре большинство проголосовало за него, хотя понавезли и бомжей всяких, и бабулечек подкупали, лишь бы только свой бюллетень за старого мэра отдали. А уж грязи сколько накануне выборов вылили — не утрешься. Черта с два. Как не пытались обсчитывать, а все равно выходило, что большинство — за нового. Тогда пришли люди в погонах, принесли кучу открепных бюллетеней за Багу, старого мэра, и таким образом он победил с опережением на каких-то сто голосов.
Все, теперь помощи ждать неоткуда. Нет правды. Точнее, есть, но она ничем тебе помочь не может. Что остается? Брать вилы и идти в лобовую атаку.
Однако есть еще один выход. Уезжаешь в другой город, например — в Москву. И когда до обратного поезда в Пермь остается полтора часа, где-нибудь в районе метро «Спортивная», вечером, вынув из рукава железный прут, подбегаешь к двум патрульным пацанам и гасишь их по головам. Потом изымаешь у них табельное оружие — и обратно в метро. Покатался, замел следы, затем обратно, на Ярославский вокзал.
Вернувшись в родной город через двое суток, по телефонной книге вычисляешь, где живет Буланова, сторожишь, и стреляешь в голову.
Зло деструктивно. Поэтому оно и сильнее добра. В то время как добро созидает, зло разрушает его построения, взамен не создавая НИ-ЧЕ-ГО. Ничего не было создано за то время, что Любушка занимала кресло начальника и получала звание засракуль, сиречь заслуженный работник культуры. Она ничего не заслужила, кроме деструкции.
Впрочем, можно сделать и так. Вот на площади Лыткина стоит пушка. Затвор приварен, боек наверняка отсутствует. Зато у тебя глаз крутого бобра, да и сам ты не хил. Подошел к орудию, и прямой наводкой сначала по кабинету Булановой, потом по кабинету Баги, потом по кабинетам других деструкторов.
Извините, ребята, этот мир создан для нормальных людей. А нормальный человек создан по образу и подобию божьему, то есть человек есть творец, и разрушение не есть его жизненная цель.
Что тебе остается делать, кроме как собираться и ехать в Москву? Приедешь, в Третьяковку сползаешь, побродишь, Кипренского там посмотреть, Врубеля, Верещагина, Ларионова с Гончаровой, Петрова-Водкина.
А потом на Красную площадь махнешь, почетный караул посмотреть, по Кремлю пошататься на экскурсии.
Царь-колокол. Давай, крутой бобер, погудим.
Глухо звякнет чугун. Чтобы здесь да набат грянул?! Ради бога, не смешите народ.
Тихо падает снежок, люди разбредаются, смотрят на храмы. Красивые здесь храмы, совсем как в Солнцекамске. Только большие. Наши храмы не растут, они к человеку ближе. Обшарпанные все, с зелеными куполами, однако нет-нет, да увидишь, что с какой-нибудь церкви, штукатурка с которой давно уже осыпалась, на крови старых кирпичей проступает чей-нибудь лик, с каждым днем все ясней и ясней, четче и четче становится. Что Он здесь пытается высмотреть, или кого?
Но, пожалуй, не тебя. Ты со своей пушечной стрельбой по администрации города, пусть и заварена была пушка намертво, в созидатели уже не годишься.
— О чем задумались? — спросит курящий старик-экскурсовод. Он не профессиональный говорун, он больше исследователь, но, видимо, попросили на этот раз подменить внезапно заболевшую женщину- экскурсовода.
— Да так, — скажешь, — о крестово-купольном стиле. Трехнефная, трехапсидная церковь, закомары, Ж-образный орнамент…
Старик улыбнется:
— Странно, что вы думаете о крестово-купольном стиле в то время, когда внимательно осматриваете Царь-пушку.
— Разве? — спросишь, и тут же заметишь, что ласково поглаживаешь огромное ядро, посматривая то на Кремлевский дворец съездов, то на пушку.
Ты широко улыбнешься: а дед-то в корень зрит, птенец гнезда Пруткова. Только вряд ли до конца понимает, в чем тут фикус-пикус.
— Действительно, странно, — согласишься ты.
— Впервые в Москве?
— Нет. Но в Кремле — в первый раз.
Стоишь, ласково оглаживаешь ни разу не стрелявшее орудие.
— Нравится?
— Суровая вещь… Вот бы из нее жахнуть!
И тут колокол загудел. Тревожно, предупреждающе. Боится, зараза.
— В каком смысле — жахнуть? Она же ни разу не стреляла.
— Да вы не бойтесь, — поглядишь на него успокаивающе. — У меня глаз — алмаз, а жопа — уровень.
Колокол зайдется в истерике.
Прямой наводкой по мировому злу — пли!
9. Сладкие стоны
На одной из покрашенных труб, поддерживающих козырек над входом в санчасть военного городка Князе-Вяземское-7, я прочитал слово.
Слово было простое, но совершенно непонятно, каким образом оно здесь очутилось. Надпись гласила — «Онопа».
Вполне допускаю, что кто-то из нашей команды, прибывшей в Хибаровск для прохождения срочной службы был родом с Западного Урала и знал такую фамилию. Но это я допускаю лишь сейчас. Тогда слово «Онопа» было однозначным, как «Карл Маркс», никто иной в голову не приходит, кроме названного. И если с Карлом все ясно, то с Онопой — извините. Онопа — это персонаж!
Начнем хотя бы с того, что Онопа не была красивой. То есть фигура, возможно, у нее была приличная, но лицо красотой не отличалось. Хотя, пожалуй, и некрасивой она не была. Хищное в ней что-то было, скорей всего — нос.
Несмотря на это, Онопа пользовалась успехом у мужской части населения. Звали ее, кстати, Ираида.
