Праведен Господь во всех путях Своих и благ во всех делах Своих[1].
Пролог
Во второй половине одиннадцатого века в Европе заканчивалось время «темных
веков», время невежества и безвластия, порожденное гибелью старого имперского
Рима и продлившееся столетия. Предпринятая в начале девятого века, попытка Карла
Великого возродить былое величие Европы завязла в распрях потомков императора.
Потому к одиннадцатому столетию от былого величия династии Каролингов мало что
осталось, кроме живущих в народе воспоминаний, обращенных в легенды, да развалин
старых дворцов. Королевская Франция того времени представляла собой страну,
находящуюся в состоянии феодальной раздробленности и экономической разрухи. А с
тех пор, когда в 1058 году король Генрих-первый Капет потерпел сокрушительное
поражение при Варавилле от герцога Нормандии Вильгельма Незаконнорожденного,
более известного впоследствии как Вильгельм Завоеватель, королевская власть
ослабла чрезвычайно. Следующий французский король Филлипп I (1053-1108) был
отлучен от церкви за его распутный образ жизни и скандальное поведение. В 1092
году он, вопреки всем церковным и мирским законам, расторг свой брак с Бертой
Голландской и похитил Бертрану де Монфор, жену герцога Анжуйского. Погрязщий в
своих личных проблемах, король Филлипп I в политике действовал вяло и потому, в
сущности, непосредственное влияние французского короля ограничивалось только
Парижской и Орлеанской областями, в то время, как со всех сторон королевский
домен[2] окружали земли влиятельных и опасных вассалов французской короны.
Сын Генриха-первого Капета и Анны Ярославны Киевской, французский король
Филипп-первый не отличался ни сильной волей, ни храбростью и правил страной
нерешительно, не рискуя прогневать своих сильнейших вассалов. Лишь изредка
король пытался производить какие-то активные действия в своем королевстве,
наиболее заметными из которых были распря с Вильгельмом Завоевателем из-за
сюзеренитета[3] над Бретанью и конфликт с графом Анжуйским из- за Бертраны де
Монфор. Долгие сорок восемь лет правления Филиппа-первого не принесли почти
никакой пользы Франции, если не считать земельных прибавлений к собственным
владениям короля (графства Вермандуа и Гатинэ). Но именно такая политика вполне
устраивала наиболее могущественных королевских подданных, ставящих свои личные
интересы гораздо выше интересов короны.
Король не обладал большой армией и администрацией, и могущественные
вассалы французской короны, герцоги Нормандский, Бургундский и Аквитанский,
графы Фландрский и Анжуйский во многих случаях проводили полностью
независимую от короля политику. Тулузский граф подчинил себе почти всех соседей
на юге, сделавшись чуть ли не единовластным правителем Лангедока и большей части
Прованса, а Блуаский графский дом, владевший огромными территориями, был в то
время настолько богат и силен, что могуществом и великолепием своим превосходил
королевскую власть. Все эти и другие, подобные им, властители французских земель,
оставаясь формально вассалами короля Франции, на деле часто игнорировали свои
обязанности «людей короля» и под малейшим предлогом были готовы восстать
против своего государя, о чем король хорошо знал и чего опасался, боясь прогневать
своих грозных поданных.
Следуя примеру графов и герцогов, малые вассалы, которых насчитывалась не
одна сотня, тоже старались отстаивать свою независимость, насколько это
позволялось расстоянием от крепостей крупнейших сеньоров и короля, прочностью
собственных укреплений и количеством подчиненных рыцарей. Причем, два
последних фактора напрямую зависели от количества золота в казне феодала. Именно
поэтому все эти мелкие князьки, пользуясь своей безнаказанностью и не считаясь с
законами, отбирали у своих подданных почти все, что могли и зверски расправлялись
с недовольными. Те из притесняемых, кто не считал возможным далее терпеть
произвол, в свою очередь, собирались в банды и выходили на большие дороги, где
грабили и убивали тех, кто был слабее их. Беззаконие, грабеж и насилие сделались
самым обычным жизненным условием того времени. Безвластие и произвол царили на
землях Франции почти повсеместно. Старые кое-как укрепленные дома феодалов,
обнесенные частоколом, и с деревянной башней посередине, уже не спасали своих
хозяев от разгула преступности и повсеместно сменялись мощными каменными
замками, прячась за высокими стенами которых, местечковые властители могли
держать себя вызывающе даже с королем.
Помимо остальных жизненных невзгод, в последние пятнадцать лет
одиннадцатого столетия долгая череда эпидемий и неурожайных «тощих лет»
постигла Запад Европы. Сотни тысяч крестьян умирали от голода и моровых
болезней, и даже многие феодалы жили почти что впроголодь. Доведенные до
отчаяния люди собирались в вооруженные шайки, убивая себе подобных уже даже не
из жажды наживы, а из элементарного чувства голода. Некоторые, подобно шакалам,
не гнушались раскапывать могилы своих ближних и съедать мертвецов. Дороги
Франции в это время таили в себе смертельную опасность для любого
путешественника, отважившегося отправиться в путь без многочисленной и хорошо
вооруженной охраны, но и охрана спасала далеко не всегда. Такое положение сильно
осложняло торговлю. Многие владельцы поместий, окончательно разорившись, но
будучи искушенными в военном деле, предлагали свои услуги тем, кто в это тяжелое и
голодное время еще был в состоянии за них заплатить. Но предложение сильно
опережало спрос, и такие «странствующие рыцари», «солдаты удачи» по сути, часто
воевали на собственный страх и риск, захватывая чужие земли, замки, людей и
имущество. Королевская власть почти бездействовала, и только великие князья
Франции оставались способными поддерживать в эти тяжелые годы на своих
собственных территориях какую-то видимость порядка и законности.
Обнищавший, страдающий от напастей народ в поисках исцеления души и тела
продолжал уповать на веру в Господа, и церковь пользовалась этими народными
чаяниями для укрепления собственной власти. В то же время, католическая церковь не
могла помочь слишком многим, и тысячи людей искали утешения в других
религиозных течениях. Появилось немало странствующих монахов, проповедующих
