молодому маркграфу антверпенскому, тому самому, который впоследствии сделался
нижнелотарингским герцогом. И вместе с этим герцогом он прошел трудный
жизненный путь воина и, во многом, политика, потому что, как понял из разговора
Гуго де Пейн, его двоюродный дядя, занимая должность виночерпия при герцогском
дворе, на самом деле являлся чуть ли не главным герцогским советником. После
рассказа де Сент-Омера о себе, дамы заговорили о предстоящем рыцарском турнире.
— А вы, мессир де Пейн, будете участвовать? — Спросила супруга дяди.
— Да, я буду драться до победы. — Сказал Гуго, опустив глаза. Про себя же,
вспомнив предстоящий поединок с Бертраном де Бовуар, он грустно добавил: «а,
скорее, до моей смерти».
— А вы выберете меня дамой своего сердца на турнире? — С детской
непосредственностью сказала его троюродная сестра Розалинда.
Он хотел ответить, что сердце его навек отдано одной бедной погибшей девушке,
но, посмотрев в лучащиеся восторгом большие светло-серые глаза Розалинды, не смог
отказать, и пробормотал: «да, конечно».
— А я подарю вам свой самый большой вышитый платок! — Воскликнула, не
скрывая своей радости, девушка, не обращая никакого внимания на сдвинутые брови
отца.
Незаметно за разговорами пролетело время. Соборный колокол уже давно
прозвонил к вечере, когда Гуго начал прощаться. Дамы остались за драпировками, а
дядя вышел его проводить.
Глава 9. На исповеди
Когда они спустились в длинную дворцовую галерею первого этажа, дядя
строго сказал де Пейну:
— Не придавай значения болтовне моей дочки, племянник. Я видел, как ты
смущался под ее взглядом, но учти, она помолвлена с бароном Вальдемаром
Гессенским, и с твоей стороны было бы опрометчиво ухлестывать за ней.
— Я и не собираюсь, — угрюмо сказал Гуго, опустив глаза, и рассказал дяде
про гибель в горящем замке Кристины де Селери, и о предстоящем судебном
поединке, который граф Стефан Блуа решил сделать первым номером турнира.
— Что же ты до сих пор молчал! — Воскликнул Гуго де Сент-Омер. — Нужно
немедленно идти к герцогу!
— Почему к герцогу? Ваш герцог здесь совсем не при чем.
— Он не имеет отношения к твоей тяжбе, но ведь весь турнир устраивается
для него. И он может помочь хотя бы отложить этот нелепый поединок. Или, он
может переговорить с графом Гуго и убедить того изменить решение брата. Как
правитель Шампани Гуго де Блуа имеет такое право, тем более, что преступления
Бертрана де Бовуар происходили на землях Шампани, а на суде сам граф Шампанский
не присутствовал.
— Бросьте, дядя. Участь моя, думаю, уже решена. Глупо, конечно, получилось
с этим разбойником. Выходит, для меня было бы гораздо лучше прирезать его тогда
прямо на месте, около домика кузнеца, а я, как последний дурак, понадеялся на
справедливый суд графа.
— Ты поступил по чести, племянник.
— Единственное, на что я теперь надеюсь, так это на то, что перед боем с меня
не потребуют отстегнуть меч и кинжал. Булавой я владею неважно, но уж мечом и
кинжалом сумею за себя постоять.
— И все же, ты недооцениваешь герцога. Это не какой-нибудь тебе
зажравшийся граф Стефан. Готфрид, прежде всего, рыцарь в высшей степени
доблестный, благородный и справедливый, потому я и служу ему верой и правдой
столько лет. И не думай, что я при его дворе мало значу. Ты же видел драгоценности
моих женщин и мой замечательный ковер? Так вот, я приобрел все это на службе у
герцога. Открою тебе один секрет. Вот, видишь это красное пятно на моей левой руке?
В детстве я играл на кухне, и кухарка случайно обварила меня кипятком. Она снимала
котелок с огня, а я как раз пробегал мимо и чуть не сбил ее с ног. Мне тогда было
шесть лет. Кипящая вода попала мне на руку, и я орал так, что сбежался весь замок.
Несчастную кухарку засекли насмерть, а я от боли долго не мог толком ничего
объяснить. После того случая на левой руке у меня на всю жизнь осталось это пятно.
Так вот, с тех пор я стал очень чувствительным ко всему. К еде, к вину, к людям, к
погоде. Ко всему, понимаешь? Не знаю, как объяснить тебе это, но я могу определить
доброе угощение или нет, могу предугадать перемену погоды, могу чувствовать даже
плохие и хорошие намерения людей. Думаю, эти способности я унаследовал от своей
бабки со стороны матери. Говорят, что она была колдунья и могла останавливать
кровь из ран заговорами.
— А при чем же здесь тогда ваше пятно на руке, дядя?
— Именно после того, как оно появилось, я и начал все чувствовать. Теперь,
если что-то нехорошо, оно краснеет и начинает зудеть. И герцог очень доверяет мне.
Он вверяет мне свою жизнь. Где бы и чем бы ни угощали Готфрида, я пробую все
угощения первым и только потом разрешаю или нет подавать ему, смотря по тому, как
ведет себя мое пятно и по разным другим ощущениям. Думаю, тебе все это трудно
понять, но знай, что я у герцога не только разливаю вино и пробую пищу. Я спасаю
его от врагов.
— И что же, у герцога много врагов?
— Хватает. Во-первых, почти все немецкие бароны Швабии и Саксонии,
которых он приструнил вместе с императором, во-вторых, хоть он и помирился с
папой римским, многие епископы, против которых он воевал, до сих пор жаждут
мести, да и еще толпа всяких недоброжелателей помельче. Так что, если бы не я,
герцога могло бы уже не быть на этом свете. И он это хорошо знает. Герцог ценит мои
услуги. А я не хочу, снова обретя племянника через двадцать лет, потерять его
навсегда уже завтра из-за дурацкого умысла какого-то тупоголового графа. Уверен,
что герцог мне не откажет и постарается помочь.
— Нет, дядя. Спасибо, конечно, за ваше желание помочь мне, но, боюсь, будут
затронуты правила рыцарской чести. С моей стороны жаловаться на брата своего
сюзерена немыслимо никому, кроме как, разве что, самому сюзерену. Но вряд ли из-за
меня братья станут ссориться. Да я и не хочу этого. – Обреченно произнес Гуго де
Пейн.
— И все же, я настаиваю на разговоре с герцогом. Впрочем, вот он и сам сюда
идет.
По широкому, освещенному факелами, коридору шли несколько человек. Даже
издали Готфрида Бульонского невозможно было не узнать по сверкающей
бриллиантами герцогской короне. Перед предстоящей вечерней встречей с графами де
Блуа, одет он был торжественно, и все знаки его герцогского достоинства были при
нем. Шел герцог широким шагом, спина его была прямая, левой рукой он
придерживал меч в черных с золотом ножнах. Это был любимый клинок Готфрида.
