Что значит «полезное»? Полезное — это прежде всего то, что обеспечивает человеческое существование, улучшает его и освобождает для человека возможно больше времени, которое он не вынужден занимать трудом, необходимым для одного лишь элементарного существования. Для чего это свободное время нужно? Для жизни. Все, что просто полезно, — это тот нижний этаж, который организует жизнь так, что она оказывается свободной для творческого наслаждения. Если у человека нет творческой свободы, нет художественного наслаждения — его жизнь безрадостна. Но неужели вся цель человечества заключается в том, чтобы построить себе сытую и безрадостную жизнь? Здесь был бы только один гарнир, а зайца не было бы. Совершенно очевидно, что нужно так изменить вещи, чтобы они доставляли счастье, а не только были бы полезными. Человек каменного века наносит зарубки на свой горшок потому, что такой горшок доставляет ему больше счастья.
Художественная промышленность прибавляет к 0,99 законченного фабриката, к 0,99 полезной вещи еще некую 0,01, делая эту вещь радостной. В этом и состоит ее задача.
Художественную промышленность можно разделить на два основных вида.
Первый — это художественный конструктивизм, где искусство совершенно сливается с промышленностью; художник–инженер, обладающий особым геометрнзированным вкусом, может сделать машину красивой путем замечательной координации линий. Сделать, например, паровоз так, чтобы он был наиболее красив, — это значит наиболее полно выразить идею его технической конструкции и практического применения.
У конструкции всегда есть и должна быть техническая, практическая цель. Поэтому, конечно, нельзя назвать подлинным конструктивизмом то, что делают некоторые наши художники, когда, компонуя свои «конструктивистские» картины, они только портят материал. Тут не художнику приходится учить инженера, а, напротив, художник должен учиться у инженера… Если пойдете на выставку картин и скульптуры наших «конструктивистов», то там нельзя испытать ничего, кроме ужаса. Но если вы придете на хороший американский завод, там вы действительно обретете высокую красоту совершенных конструкций.
Второй вид художественной промышленности — это украшающая художественная промышленность, орнаментировка.
У нас существует известный уклон к отказу от орнаментального искусства. Существует взгляд, что какой–нибудь броский, цветистый ситец или платок есть мещанство. Но на самом деле орнаментация — это не мещанский принцип, а народный: искони народная одежда имела яркую окраску. А мещанин — это пуританин, это квакер–буржуа. Это он одел нас и почти все народы во все черное, серое, в те бесцветные, безрадостные костюмы, в которых вы все сидите. И когда «левый» ультрамещанин говорит: «боже вас сохрани от какой бы то ни было красоты, красота пахнет богом и попом», — то поверьте, что это одно из сквернейших проявлений мещанского духа, того духа, носитель которого описан Вернером Зомбартом в лице Франклина, заявляющего: «Ни одной минуты не отдам на красоту. У меня все до последней минутки вписано в гроссбух» [96]
Может быть, мы по бедности нашей принуждены будем еще некоторые время носить даже лохмотья. Но это по бедности. А если бедности не будет, если мы займемся тем, чтобы жизнь рабочего и работницы, жизнь крестьянина и крестьянки стала более радостной, то что мы будем тогда приветствовать: это проклятое серое или же «грубые» радостные краски? Конечно, «грубые» радостные краски, и наши лучшие художественные силы создадут тот радостный стиль, который, несомненно, будет преобладающим.
Мы должны в наших школах готовить людей, которые потом станут художниками на керамических, ситценабивных, металлообрабатывающих и других фабриках, чтобы они могли придавать изделиям хороший, радостный вид. Каждый пролетарий, вырабатывающий предметы обихода, должен иметь известное художественное образование.
Другая важная задача искусства — агитационная. Некоторые утверждают, что и в агитационном искусстве должен царить «принцип производства» («производство» плакатов), что художник должен просто исполнять заказы[97] Это значит: сегодня мне закажет Деникин, и я сделаю для Деникина, завтра закажет Советская власть — сделаю и для Советской власти? Совершенно ясно, что такое искусство может иметь агитационное значение только случайно, как можно случайно взять с полки вместо масла вазелин. Так можно сделать безукоризненно расчерченный плакат, при виде которого сердце человека все же не трепещет, — и это будет образец ненужного, холодного полуискусства, искусства только по имени. Опереться можно лишь на таких художников, у которых есть что сказать. Только те художники, которые глубоко проникнуты нашим мировоззрением, могут творить подлинное агитискусство. Это показала сама жизнь, и теперь мы наблюдаем уже постепенное исчезновение фальсифицированного агитискусства.
Что надо понимать под словом «агитационное искусство»? Почти вся область искусства, и во всяком случае вся область настоящего искусства, там, где оно не совпадает с – промышленным искусством и его целями, есть агитационное искусство. Всякое искусство имеет по меньшей мере зародыш агитации, вредной нам или полезной. Искусство всегда агитационно. Совершенно неверно, будто плакат есть агитационное искусство, а настоящие картины — не агитационны.
Агитационное искусство может быть искусством коммунистов, которые иной раз и не принадлежат к партии, но усвоили себе коммунистическую точку зрения на вещи. Мы любим это искусство, ему принадлежит будущее. Но только ли такое агитискусство для нас важно? Нет. Для нас важно и такое искусство, которое может не совпадать с нашим миросозерцанием, но известной стороной с ним соприкасается. Гоголь, например, не был коммунистом, но из этого не следует, чтобы «Ревизор» был для нас чуждой вещью. Другой пример. Какая–нибудь картина великого мастера времени Возрождения, в которой есть определенный религиозный элемент (изображение, скажем, богородицы), — это, конечно, не пролетарская картина; можно даже сказать, в известном смысле, что это враждебная, вредная картина. Однако к положительным ее сторонам надо отнести прославление человеческой красоты. И в этом смысле такая мадонна, в особенности если вы покажете, как она возникла из старой иконы, имеет громадное значение. И мы можем прямо сказать, что такое искусство нам в высшей степени полезно, как полезен, например, Аполлон Бельведерский, которого мы расцениваем как определенный земной человеческий идеал, хотя это и статуя «божества».
Понятно, мы должны запретить враждебную нам агитацию. В наше революционное время мы не можем пойти на абсолютную свободу агитации. Но тут нужны величайший такт, величайшая осторожность. Нужно быть знакомым с историей искусства, чтобы разбираться в искусстве современном, чтобы точнее знать своего друга и врага. Нам нужно, чтобы враг обезвреживался, а в известных случаях просто пресекался. Для этого мы и создали Главлит. И сколько бы мы ни говорили, что цензура есть вещь позорная, я скажу, что ношение оружия тоже есть вещь ужасная, но что же делать? — пока мы должны еще носить его. Цензура является таким же оружием. Но она, как всякое оружие, требует, чтобы ею умело пользовались. Мы должны этому научиться. <…>[98]
РУССКАЯ ВЫСТАВКА В БЕРЛИНЕ
Впервые — «Известия ВЦИК», 1922, 2 декабря, № 273. Печатается по тексту кн.: Луначарский А. В. Об изобразительном искусстве, т. 2, с. 94—100.
Различные ведомства и лица пошли навстречу Наркомпросу, замыслившему устроить выставку русского искусства в Берлине. Боялись, однако, затрат и больше чем сомневались в возможности какого– либо дохода в пользу голодающих[99] доходов не будет, но затраты оказались ничтожными. Боялись равнодушия иностранной публики или низкопробности самих экспонатов; в этом отношении сейчас все сомнения рассеялись. Немецкая публика отнеслась к выставке с симпатией и интересом, немецкая пресса — живо и вдумчиво, и само немецкое правительство — в высшей степени корректно.
Надо отметить, что русские художники пожимали плечами и скептически ухмылялись. Для этого,
